Необязательная страна - читать онлайн книгу. Автор: Вали Наср cтр.№ 58

Призыв Обамы Мубараку уйти со своего поста не будет так быстро или с такой же твердостью повторен в отношении других диктаторов в регионе в предстоящие месяцы – ни в Бахрейне, ни в Йемене, ни даже в Ливии или Сирии, – и Америка, по сути, углубит свою опору на авторитарные монархии в Персидском заливе. Призыв к Мубараку уйти стал единичным событием; он не отражал ни понимания перемен по всему Ближнему Востоку, ни приверженности к переходу Египта к демократии.

Поддержка диктаторов стала проклятием американской политики на Ближнем Востоке. С того времени, как Анвар Садат подписал в 1978 году мирное соглашение с Израилем, Америка влила в Египет 30 миллиардов долларов, причем львиная доля денег шла военным. Еще три миллиарда долларов или около того, предназначенные для гражданского использования, также пошли военным – египетское правительство должно было решать, какое экономическое или социальное ведомство обладало технологическими знаниями для того, чтобы использовать с толком эти средства. Но все они находились в собственности военных или работали по контрактам с организациями или компаниями, поддерживаемыми военными. Америка субсидировала военное наращивание в системе безопасности, а также влияние военных в целом в экономике.

Временами мы признавались, что вложения в диктаторские режимы было плохой идеей, но мы не могли найти альтернативных средств для защиты наших интересов. Со временем авторитарное правление оказывалось шатким, что создавало именно те проблемы, которые мы рассчитывали сдерживать с их помощью, – и когда они начинали шататься, мы по-быстрому давали им возможность опрокинуться. Режим Мубарака был живым примером тупиковой стратегии. На протяжении трех десятилетий режим Мубарака представлял собой скалу стабильности, почти что непоколебимую. За эти десятилетия Египет стал беднее и слабее, но также и больше антиамериканским и исламским – с беспокоящей склонностью к экстремизму. Со временем несоответствие между масштабами и интенсивностью проблем в Египте (включая массовую безработицу и несуществующие перспективы рабочих мест среди растущего молодого населения) и слабыми способностями режима что-либо предпринять в плане их решения привело к созданию взрывоопасной ситуации186.

Мубарак неохотно согласился на проведение реформ, но они только акцентировали проблемы Египта и выявили его уязвимые места187. Несправедливый, несвободный и коррумпированный режим всегда оказывается очень ослабленным, когда он начинает пытаться себя совершенствовать. Падение Мубарака заставляет вспомнить объяснение Алексиса де Токвиля того брожения, которое привело в итоге к Французской революции: «Только высокое искусство править государством может дать возможность королю спасти свой трон, когда после длительного периода деспотического правления он приступает к исправлению своих подданных. Терпеливо выносившие гнет на протяжении длительного времени – так, что, кажется, они уже не в состоянии исправиться, – они накопили недовольство, которое, как представляется, уже невозможно терпеть, и когда в мозгах людей возникает возможность его устранения… народ начинает меньше страдать, но его чувствительность обостряется»188.

Следует ожидать ухода авторитарных режимов. Они не смогут выжить без перемен, а если они изменятся, то могут пасть даже еще быстрее. В долгосрочном плане было бы лучше, если бы мы перестали зависеть от авторитарных режимов и вместо этого связывать наш интерес с демократиями. Но это поэтапный процесс – пока на сегодня политика Америки расходится по этому вопросу. С одной стороны, мы приветствовали падение таких диктаторов, как Бен Али, Мубарак и Каддафи; с другой, мы продолжаем опираться, и даже гораздо сильнее, чем раньше, на наших старых авторитарных союзников – монархии Персидского залива.

То, как мы повели себя с Египтом, показало отсутствие у Обамы какой бы то ни было стратегии в отношении Египта и всего региона. Тунис совершил переход сравнительно плавно, и почему бы точно так же не сделать Египту? Почему бы, иными словами, не плыть по течению? Тунису удалось быстро и безболезненно покончить с диктатурой – тунисская армия мудро отказалась стрелять по гражданам или вообще сильно вмешиваться в политические дела, и Бен Али разрешили сбежать в Саудовскую Аравию. В администрации решили, что Египет – больший по размерам, беднее по экономическому положению, более напряженный и менее европеизированный по сравнению с Тунисом – каким-то образом даст аналогично замечательный и удовлетворяющий всех результат. В то время в Вашингтоне было множество вариантов, с чем можно было бы сравнивать: от того, что происходило на площади Тахрир, до падения Берлинской стены в 1989 году. Близкий круг Обамы боялся, что, если он не сбросит Мубарака, Обама окажется по другую сторону в историческом плане. Но проблема заключалась в том, что у администрации не было планов относительно управления непростыми процессами строительства демократии, которая должна была бы последовать после того, как Обама призвал Мубарака уйти. Обама также и не пытался овладеть переменами так, как это сделал Джордж Герберт Уокер Буш в отношении посткоммунистической Европы в 1989 году. Энтузиазм администрации по поводу демократии оставался по большей части предметом риторики.

Какой же стратегии мы придерживаемся, так яростно поощряя демократию в Египте и одновременно вдвойне усилив поддержку упорно антидемократических и не так уж стабильно держащихся королевских режимов? Если мы считаем, что протестующие на площади Тахрир оказались на правильной стороне исторического процесса, зачем тогда мы стараемся дружить с монархиями, которые будут им смыты? Если мы не считаем, что регион находится в муках исторических перемен, зачем мы тогда принимаем вообще «арабскую весну»? Наша зигзагообразная политика весьма запутанна и неубедительна.

Администрация была рада, когда египетские военные признали результаты первых парламентских выборов (которые проводились в несколько этапов с ноября 2011-го по январь 2012 года) и позволили «Братьям-мусульманам» взять власть в свои руки189. В Белом доме посчитали, что власть в руках «Братьев-мусульман» – даже при том, что существовала опасность навязывания ими исламского правления четверти населения арабского мира, – принесет меньше вреда американским интересам, чем замалчивание результатов.

Администрация опасалась, что несоблюдение вердикта избирателей могло бы привести даже к еще более худшему повторению в египетском варианте кровавой десятилетней гражданской войны, которая разразилась в Алжире в 1991 году после того, как тамошние генералы остановили избирательный процесс, который выигрывали местные исламисты190.

Администрация также надеялась на то, что «Братья-мусульмане» в Египте что-нибудь почерпнут из опыта Турции, и меньше всего беспокоилась о мусульманской идеологии, а больше думала над улучшением управления и налаживанием экономики. Американские эмиссары встречались с членами братства, а в Белом доме даже принимали делегацию от этой партии в апреле 2012 года с целью обсуждения экономических и политических проблем и будущего американо-египетских отношений. Как говорил один из присутствовавших на таких встречах, «у них у всех были дипломы докторов наук американских университетов, и все они говорили правильные вещи». «Легко проявлять оптимизм, но кто знает». Держать пари по поводу того, что прагматизм перевесит идеологию, было очень и очень рискованным делом, однако тогда это было правильно, а возможность для демократии идти своим ходом, независимо от того, какая политическая или религиозная сила пришла к власти, выглядела как проведение осторожной политики. Америка оказалась на правильной стороне истории и действовала в унисон с настроениями в Египте и арабском мире в целом. Но совсем скоро возникли сомнения: вначале, когда новый президент Египта от «Братьев-мусульман» Мухаммед Мурси отправился в Тегеран с государственным визитом в сентябре 2012 года, а потом уже после визита, когда он отнюдь не поспешил осудить антиамериканскую толпу, напавшую на американское посольство.