– Мама, ты как раз вовремя. Посмотри, что мы придумали!
– Папа, иди сюда! – кричит Джереми.
Мы смотрим и не верим собственным глазам. Подвал абсолютно чист. Коробки аккуратно сложены вдоль стен. На полу комнаты постелен коврик, в центре стоит кресло, в одном углу торшер, в другом – гитара, у стены – столик с приемником и магнитофоном.
Мы с мужем утратили дар речи. Я была так поражена, что смогла выдавить только:
– О боже! Вы это сделали?!
Джереми: Это моя музыкальная комната. Тодд: Понимаете, Джереми нравится играть на гитаре, слушая рок. А я остаюсь в спальне, потому что люблю слушать свою музыку лежа.
Тодд идет в спальню и включает свой магнитофон. Джереми берет гитару и включает радио. Мы возвращаемся в гостиную, улыбаясь, как два идиота. Мы знаем, что это продлится недолго, но сейчас мы счастливы.
Этой историей завершился наш семинар. По выражениям лиц слушателей я поняла, что им уже грустно. Мне тоже было грустно. Вместе мы пережили столько теплых и запоминающихся моментов…
– Я буду скучать по нашим занятиям, – сказал кто-то.
– А разве мы должны заканчивать? Я могу посещать такие занятия до тех пор, пока дети не вырастут и не уедут из дома.
– Может быть, нам встретиться хотя бы через месяц, чтобы немного освежить впечатления?
Я вопросительно посмотрела на слушателей. Некоторые энергично кивали, другие явно испытывали неуверенность, вспоминая планы на лето и иные обязательства.
Я не думала о дополнительных занятиях. Но мысль о занятии спустя месяц после окончания семинара, хотя бы с частью группы, была очень соблазнительной.
Мы вытащили наши календари и назначили дату.
Глава 7 Примирение с прошлым
Я знала, что придут не все. Как только занятия перестали быть регулярными, люди вспомнили о других обязательствах и занятиях. Тем не менее энергетика нашей последней встречи заставляла меня думать, что нас будет больше. То, что пришло всего шесть человек, меня немного разочаровало.
«Не расстраивайся, – сказала я себе. – Шесть человек – это тоже хорошо. Расслабься и общайся».
Но тот вечер стал необычным. Я почувствовала, что в комнате царит напряженность, и предложила участникам занятия поставить стулья в круг.
– Итак, – начала я, – что же происходит в вашей жизни?
Повисло долгое, неприятное молчание.
Наконец…
– Несколько недель назад я поговорила со своей сестрой Дороти, но, думаю, это никому не интересно…
– У нас нет никакой конкретной программы на сегодня, – сказала я. – Вы можете говорить о чем захотите.
– Но мы собирались беседовать о наших детях, а не о самих себе…
– Наши занятия были посвящены отношениям между братьями и сестрами.
Женщина помедлила, а потом решилась:
– На самом деле я никогда не решилась бы поговорить с сестрой, если бы не наши занятия.
Ее слова заинтересовали всех присутствующих.
– Не знаю, помните ли вы, что я говорила о моей сестре…
– Я помню, – кивнула другая женщина. – Мы говорили о сравнении детей, и вы сказали, что мать всегда ставила Дороти вам в пример, из-за чего вы очень страдали.
Первая женщина покраснела.
– Это верно, – сказала она. – После того занятия я вспомнила все свои чувства… Мать всегда ставила Дороти выше меня, и сама сестра всегда ощущала свое превосходство.
Спустя какое-то время, – продолжала рассказчица, – после нашей беседы о вреде навязывания детям определенных ролей, даже позитивных, я поняла, что Дороти тоже страдала от этого. Весь вечер эта мысль не выходила у меня из головы. На следующее утро я поняла, что мне нужно поговорить с сестрой.
Женщина помолчала и вопросительно посмотрела на нас.
– Вы уверены, что хотите это слушать? Мне нужно многое рассказать…
Все заявили, что готовы слушать, и она поведала следующую историю.
Звонить было неловко, мы с Дороти общались только по праздникам. Я не знала, как она отнесется к моему звонку. Наверное, я боялась снова оказаться «неправильной». Но все оказалось не так, Дороти была очень рада. Мы поговорили о мужьях и детях. А потом я сообщила о нашем семинаре и о том, как много он мне дал. Сестра заинтересовалась, и я более подробно рассказала ей о занятии, посвященном ролям. Я спросила, не кажется ли ей, что мама навязала нам обеим определенные роли.
Сначала она ответила, что не думает так, но потом, когда мы заговорили о детстве, Дороти признала: она всегда ощущала огромное давление – ведь ей постоянно приходилось быть примером.
А потом она сказала нечто неожиданное… Иногда ей казалось, будто мама сознательно пытается развести нас, потому что ее беспокоила наша близость. Это неудивительно: ведь Дороти должна была быть особенной, а меня всегда следовало критиковать.
Мы несколько минут обдумывали ее рассказ.
– Наверное, вам было больно это слышать, – пробормотал кто-то.
– Конечно. С другой стороны, я всегда это знала. Странно, но я не расстроилась. Мне стало жаль Дороти. Я сказала, что ей, наверное, было тяжело, ребенку нелегко вынести такой груз. И тут она заплакала.
– Я впервые почувствовала, насколько уязвима моя сестра, – продолжала наша рассказчица. – Мне так хотелось успокоить ее, но она была в тысяче миль от меня. Я сказала: «Дороти, я так хочу тебя обнять. Я дотянулась до тебя по телефону и обнимаю».
Дороти сказала, что переживает из-за той боли, которую мне причинила. Мой звонок был очень важен для нее. Если бы я этого не сделала, то мы могли бы умереть, так и не узнав друг друга. Тогда уже заплакала я.
Тут кое-кто из нас тоже потянулся за салфетками.
– Знаете, что мы с Дороти решили? – улыбнулась наша рассказчица. – Мы решили встретиться на полпути между Нью-Йорком и Чикаго. Поселимся в отеле и проведем выходные вместе – вдвоем, без мужей и детей. Только она и я. Нам нужно так много обсудить.
– Я рад за вас, – сказал один мужчина, – но в то же время мне грустно.
– Почему? – спросила сестра Дороти.
– Печально думать, что родители могут так разделять собственных детей. Я знаю это на собственном опыте. Наш отец всегда выделял моего старшего брата Тома.
– Почему он это делал?
– Это долгая история… Том всегда был бунтарем, а наш отец вырос в суровой греческой семье, где царила строгая дисциплина. Между ними всегда вспыхивали ссоры. Последний конфликт произошел, когда Тому было семнадцать. Он забрал деньги из магазина отца и сбежал с ними. Отец так и не простил его. Никогда. Он не позволил Тому вернуться домой. Мама умоляла его. Я умолял его. Но он был непреклонен.