Королева пустыни - читать онлайн книгу. Автор: Джорджина Хауэлл cтр.№ 89

«Мы все сидели на стульях вокруг комнаты, как делается на Востоке, вставая, когда приезжал какой-нибудь особый гость. Наконец открылась дверь и вошла Гертруда. Она была красиво одета, как всегда, и вид у нее был очень царственный. Все встали, а она обошла комнату, обмениваясь рукопожатием со всеми арабами по очереди и говоря каждому несколько подходящих слов. Она не только помнила все их имена… но и знала, кому что сказать».

Быть красиво одетой становилось все труднее. Часто приходилось вставать на рассвете и пришивать пуговицы и чинить часто стираемую одежду, но Гертруде удавалось выглядеть как следует – и это при неустанной работе, приеме многих людей у себя дома и парадных ужинах несколько раз в неделю. В то время как Кокс, А. Т. и вообще все мужчины ходили в мундирах, которые ежедневно чистили и гладили слуги, Гертруде приходилось интенсивно использовать тонкие летние платья по три в день в самую жаркую погоду. Она писала Флоренс, что уже четыре года обходится без прислуги: ей нужен кто-то следить за одеждой, прибирать в доме, чтобы туда приятно было войти, – все это она не могла делать, потому что всегда была занята работой. «Жена мне нужна!» – говорила она, как говорили потом многие бизнесвумен, и причин для того было у нее больше, чем у них.

Флоренс читала, сочувствовала и начинала вырабатывать решение. Ей, вероятно, тоже слегка надоело покупать одежду для падчерицы, тем более что просьбы Гертруды становились все более несовместимы с тем, что можно было купить в магазинах. Каждая поездка в центр Лондона у Флоренс, Эльзы или Молли отчасти предпринималась для покупки платьев Гертруде: в одном письме она попросила пять полосатых муслиновых платьев, новый полотняный костюм для верховой езды, туфли от Яппа, черепаховые гребни, шифоновые вуали, шелковые блузки – бледно-розовые или цвета слоновой кости, дюжину пар нитяных чулок, соломенные шляпки с цветами, атласные вечерние платья, сапоги для верховой езды, шелковые халаты, и все это упаковать и отправить морем. Очень многое будет разворовано по пути или вообще погибнет вместе с людьми на торпедированном судне. Даже когда обещанная одежда прибывала, она могла вызвать разочарование. В одном таком случае, в письме от 26 мая 1917 года, Гертруда не стала смягчать выражений: «С сожалением отмечаю, что одно платье, которое я, по замыслу Молли, должна надевать вечером, на самом деле такое же вечернее платье, как и меховое манто, и вообще не подойдет… Это серьезный удар, потому что я уже представляла себе красивые муслиновые платья со шлейфом и воздушными рукавами… Придется мне просто не ходить на званые ужины, когда станет жарко».

Бедная Молли была в этом не виновата. Как сообщает Флоренс в ответе на этот упрек, после отъезда Гертруды из Англии мода переменилась. Уже не было «платьев со шлейфом и воздушными рукавами», потому что женщины в предвидении ревущих двадцатых стали предпочитать платья более узкие и короткие и силуэты не столь объемные. Гертруда частично нашла решение своих проблем во французском монастыре, который проезжала по утрам на верховых прогулках. Однажды она спрыгнула с коня и позвонила в ворота, чтобы спросить, есть ли у них портнихи.

Портнихи нашлись.

«Монахини мне делают муслиновое платье – это будет памятник любви и заботы, потому что я искренне верую, что они не спят по ночам, думая, какие новые стежки на него положить. Их essayages [примерки] не похожи ни на что, мне известное. Я приезжаю после верховой прогулки перед завтраком и стою почти нагая, если не считать бриджей и сапог (потому что жарко), а мать настоятельница и милая сестра-портниха, сестра Renée… прикалывают куски муслина. Мы часто прерываемся, когда мать настоятельница и сестра Renée очень серьезно обсуждают, каков же на самом деле фасон. Результат весьма удовлетворителен. Сестра Renée не зря француженка».

Нелюбовь к «флэпперской» моде была не единственным для Гертруды пунктом расхождения с лондонским светом. В письме к отцу, написанном на третью годовщину расставания с Диком Даути-Уайли, она снова переживала четыре дня с ним минуту за минутой и не находила в себе желания вернуться к жизни, которая для нее закончилась: «Дорогой мой отец… эта скорбь, присутствующая во всем, делает меня мертвой для всего прочего, вернусь ли я на родину или останусь здесь… У Англии тот недостаток, что мне не хочется видеть никого из моих добрых друзей». Чиролу она, как всегда, пишет нелакированную правду, на Рождество 1917 года: «Хотелось мне оказаться на это Рождество в Иерусалиме… да, я, в общем, тоскую по серым холмам Иудеи – а по Англии, знаете ли, нет. Моей Англии уже нет на свете».

Жизнь на Слоун-стрит и в Раунтоне стала к концу войны трудной и для Хью с Флоренс. Морис вернулся с фронта домой негодным к службе – благо сомнительное, потому что он почти оглох. Он всегда плоховато слышал, но сейчас в разговоре с ним приходилось кричать. Он все больше и больше уходил в свои занятия сельского джентльмена – охота, стрельба, рыбалка. Последним трагическим событием, огорчившим Гертруду, стала смерть сэра Сесила Спринг-Райса, мужа Флоренс Ласселс, двоюродной сестры Гертруды. Смерть застигла его на посту посла Британии в Вашингтоне. Гертруда написала обеим Флоренс, найдя для мачехи особенно трогательные выражения нежности и восхищения. Терпение Флоренс, ее постоянство и умение не жаловаться наконец были замечены падчерицей. 28 марта Гертруда писала:

Милая мамочка!

Кажется, я никогда тебе не говорила, хотя все время думаю об этом, как я восхищаюсь твоей силой и твоей целеустремленной решительностью вынести все, что приходится выносить, и не сдаваться, пока не будет достигнута победа. Ты никогда не говоришь красивых фраз, и при этом среди нас нет никого, кто проявлял бы бо́льшую утонченность духа. В твоих письмах никогда нет ни намека на усталость от долгого напряжения, о котором я догадываюсь. Все дело в твоем мужестве, таком выдающемся, и у меня нет слов тебе передать, как я им восхищаюсь и люблю тебя».

В 1918 году Флоренс сделали Дамой Британской империи за работу в Красном Кресте. Гертруда тут же написала ей поздравление. В ее письмах нет ни намека, что она хотела бы сама удостоиться такой чести, а после ее реакции на присвоение ей звания командора ордена ее взгляды на такие награждения стали известны всем. Но не менее очевидно, что она тоже заслужила звания Дамы, тогда или несколько позже.

Гертруда все больше получала удовольствия от своего дома в саду и постоянно его улучшала. Владелец его Муса Чалаби стал ее близким другом, с которым она могла обсуждать садовые растения или вести откровенные политические споры. Иногда в выходные дни она брала штабной автомобиль и вывозила Чалаби с семьей на пикник, а в один прекрасный день он подарил ей сад насовсем. Гертруда внесла в договор пункт, что этот сад всегда будет принадлежать им двоим.

Настало время, когда она смогла завести живность – то, чего раньше не могла себе позволить. Она купила петуха и четырех несушек и переживала, что они так мало несут яиц. Ее старый друг Фахад-Бег, чьими гончими она так восхищалась при первой встрече, прислал ей двух таких: подарок, совершенно определенно не взятка. Гертруда назвала их Ришан и Наджма – Оперенный и Звезда. 30 ноября 1919 года она писала Хью и Флоренс: