Детский психоанализ - читать онлайн книгу. Автор: Мелани Кляйн cтр.№ 15

В четвертой главе книги, где Анна Фрейд приводит этот пример аналитического случая с целью доказать необходимость для аналитика периодически выступать в воспитательной роли, главным образом, освещается позиция аналитика, о которой я только что говорила. Со своей стороны я бы выдвинула другое описание: пациент отчасти начал осознавать собственные садистически-анальные фиксации, но отсутствие последующего анализа эдипальной ситуации помешало ему полностью и во всей глубине освободиться от них. По моему мнению, недостаточно всего лишь сориентировать и подтолкнуть ребенка к овладению и болезненному контролю своих освобожденных от вытеснения влечений. Их следовало бы подвести под дальнейший, более всесторонний анализ тех движущих сил, которые скрываются за подобными тенденциями.

Одновременно я адресовала бы свои критические замечания и некоторым другим примерам, представленным Анной Фрейд. Она неоднократно упоминает о признаниях в онанизме, доверенных ей маленькими пациентами. Рассказ о двух своих снах девятилетней девочки, которая сделала подобное признание (стр. 31 — 32), полагаю, говорит гораздо больше, чем только об этом, и определенные вещи в нем несут чрезвычайно важную информацию. Ее страх огня и сон о взрыве колонки, вызванном ошибкой с ее стороны и означающем наказание, как мне представляется, отсылают по всей вероятности к наблюдению за родительским совокуплением. То же самое можно сказать и о втором сне. Речь шла о «двух кирпичах (брусках) различных цветов и домике, в который они метали огонь». Как показывает мой опыт анализа детей, можно говорить, что в самых общих чертах эти образы, как правило, означают примитивные сцены. В том числе и таким значением обладает для меня содержание ее снов об огне, а ее рисунки только подтвердили мои догадки: они изображали монстров (описанных Анной Фрейд на стр. 37 — 38), которых она называла «мордёры», [20] и колдунью, которая тянет за волосы великана. Безусловно, Анна Фрейд права, когда интерпретирует эти рисунки, как отражающие кастрационную и мастурбационную тревогу. Но я уверена, что «мордёры» и колдунья, отрезающая волосы великану символизируют половой акт родителей, воспринятый ребенком, как садистический акт кастрации. Кроме того, они доказывают, что, получив такое впечатление, девочка почувствовала в себе самой садистические желания по отношению к родителям (взрыв колонки, который она спровоцировала во сне), а также, что ее мастурбация была связана с этими желаниями. Вместе с тем, их связь с Эдиповым комплексом породила глубокое чувство вины, которое, в свою очередь, вызывало компульсивные повторения и фиксацию в значительной степени.

Что же такого было скрыто, что опустила в своей интерпретации Анна Фрейд? Все то, что привело бы к сколько-нибудь глубокому проникновению в эдипальную ситуацию. Это весьма показательно еще и потому, что она воздержалась от объяснения глубинных причин чувства вины и фиксации.

Таким отказом она дала ребенку понять, что уменьшить их невозможно. Я вынуждена выдвинуть здесь точно такое же предположение, как по поводу случая девочки, страдавшей от обсессивного невроза. Если бы Анна Фрейд подвергла импульсивные стремления более глубокому анализу, у нее отпала бы необходимость обучать пациентку контролировать их, вместе с тем победа над ними стала бы сравнительно более бесспорной. Как нам известно, Эдипов комплекс — это ядро невроза, следовательно, если в процессе анализа было решено отказаться от зондирования этого комплекса, невроз не мог быть всесторонне проработан и до конца вылечен.

Какими же соображениями руководствуется Анна Фрейд, когда решает воздержаться от полного анализа, подразумевающего исследование без купюр и сокращений отношения ребенка к родителям и Эдипова комплекса? Большинство пассажей в книге предоставляют по этому поводу целый ряд чрезвычайно любопытных сведений. Теперь необходимо подвести им итог и рассмотреть, что же они означают.

Анна Фрейд полагает, что она не вправе вклиниваться между ребенком и родителями, а семейная дисциплина не должна быть подвергнута опасности пробудить у ребенка определенные конфликты, если его сопротивление родителям было доведено до сознательного уровня.

Думаю, именно в этом и заключается принципиальное различие между идеями Анны Фрейд и моими, что объясняет, в свою очередь, контраст между используемыми методиками работы. Она сама признает (на стр. 14), что у нее возникает ощущение «нечистой совести» перед родителями, которые стали ее клиентами, если, по ее выражению «это оборачивается против них». В том случае, когда гувернантка была враждебно настроена к ней (стр. 20 — 21), она сделала все что в ее силах, чтобы настроить ребенка против этой женщины, отделить от нее его позитивные чувства и развернуть их к себе самой. Когда в игру вступают родители, она избегает действовать подобным образом, и я считаю, что в этом она абсолютно права. Разница между нами заключена в следующем: я никогда и никаким способом не пыталась настроить ребенка против кого бы ни было из его окружения. Но если родители доверили мне его анализ и если это будет необходимо для преодоления невроза или по иным причинам, полагаю, что я обязана и дальше следовать пути, который представляется мне наилучшим и единственно возможным с точки зрения интересов ребенка. Я хочу сказать, что настаиваю на анализе «без аннексий и контрибуций» по отношению к тем, кто окружает моих пациентов, и в особенности, по отношению к их родителям, братьям и сестрам.

Существует множество опасностей, которые пугают Анну Фрейд, на которые она боится натолкнуться в анализе отношения пациентов к родителям и которые могли бы сказаться, как ей кажется, на этой пресловутой слабости, приписываемой Супер-Эго ребенка. В некоторых опасениях я бы поддержала ее. Однажды успешно разрешенный трансфер освобождает ребенка от необходимости изыскивать в дальнейшим путь для подлинных объектов любви и может усилиться или подтолкнуть его «повторно впасть в невроз, или же, если такой выход был для него перекрыт психоаналитическим лечением, избрать оппозиционное направление: а именно — открытое сопротивление» (на стр. 61 — 62). Или же, когда родительское влияние направлено против аналитика, и отсюда следует, что «ребенок оказался бы аффективно привязан к двум различным частям и ситуация походила бы на ту, что складывается в несчастливых браках, когда ребенок становится яблоком раздора между отцом и матерью» (на стр. 77).

И еще: «В тех случаях, когда анализ не может органично вписаться в жизнь ребенка и в полной мере стать ее частью, но врезается как инородное тело в другие его отношения и нарушает их, очевидно, единственное, к чему он приведет — только к созданию многочисленных дополнительных конфликтов, которые невозможно разрешить при помощи психоаналитического лечения» (на стр. 84). Автор боится, что однажды освобожденный от невроза ребенок не сможет больше адаптироваться к необходимым воспитательным требованиям и к своему окружению: подобный страх происходит от ее уверенности в том, что инфантильное Супер-Эго долгое время остается недостаточно сильным. Я бы возразила так: мой опыт учит меня, что если мы анализируем ребенка без каких-либо предубежденных идей, мы открываем совершенно иную картину как раз благодаря тому, что можем проникнуть как можно глубже в этот критический период, который предшествует возрасту двух лет. Затем мы обнаружим, что жестокость инфантильного Супер-Эго, чей характер Анна Фрейд сама имела возможность констатировать, проявляется намного отчетливее. Мы увидим, что все, что необходимо сделать, — это отнюдь не усилить Супер-Эго, а напротив, смягчить его воздействие. Не стоит забывать, что воспитательное влияние и культурные требования не прекращают своего воздействия во время анализа, даже если аналитик действует как совершенно нейтральная третья сторона и не берет за это на себя никакой специфической ответственности. Если Супер-Эго уже обладает достаточной мощью для того, что спровоцировать возникновение конфликта и невроза, ее, безусловно, достанет и впредь, даже если мы станем мало-помалу изменять эту инстанцию в ходе психоанализа.