Проказы разума - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Макеев cтр.№ 16

– Ну что ты, Петенька-Петушок? Успокойся. Чего же ты здесь стоишь, бедненький, один-одинешенек? Пойдем, я тебя в кроватку уложу, – говорила она с ним как с маленьким ребенком. – Ляжешь, я тебе интересную историю расскажу.

Она завела вместе с нянечкой мужчину в его бокс, где уговорами, а где мягко, но властно применяя силу, уложила на его кровать, а потом довольно ловко привязала его руки к боковым поднимающимся спинкам, а нижние конечности к изножью кровати.

– Ну вот, Петя, молодец. Давай отдыхай, а мы с Татьяной пойдем.

Я стоял в «предбаннике», наблюдая за происходящим в палате, и меня волновала только одна мысль: «Не дай бог такое когда-нибудь приключится со мной. Все, что угодно, лишь бы самому доходить до туалета, держать ложку и чашку с чаем».

– Вы приглядывайте за ними, если что – дайте знать, мы придем, – проходя мимо меня, сказала медсестра.

– Само собой, сообщу, – пообещал я.

Вышедшая следом из бокса нянечка выключила в нем свет, и медицинские работники вновь ушли в комнату медсестры допивать чай. Я же отправился восвояси.

Примерно через час в коридоре раздались шаркающие шаги и в «предбанник» кто-то вошел. В нем было темно, но с моего места мне было видно, как чья-то тень прошмыргала тапочками в соседний бокс и включила там свет. Я вскочил со своей кровати, вышел в «предбанник» и заглянул в комнату к Петру Горелову и Исмаилу Рахимову. Заглянул я в тот самый момент, когда Виктор – мужчина с пышной седоватой бородой и усами, пройдя между двумя кроватями вышеназванных мною больных, остановился в проходе у тумбочки так, будто у него закончился завод. Дьявол, здесь действительно с ними со всеми сам чокнешься. Я подошел к Виктору, взял его за руку и потянул.

– Виктор, Виктор, тебе не сюда, идем, я провожу тебя в твою палату.

Повинуясь, мужчина развернулся на сто восемьдесят градусов и, увлекаемый мною, вышел из прохода. Проводив Виктора до палаты, я вернулся в бокс наших соседей. Горелов лежал со злым выражением лица, напрягая руки и ноги, пытаясь порвать опутывающие его одноразовые полотенца. Увидев меня, он довольно внятно произнес:

– Р-развяжи, гад!

Разумеется, на оскорбление я не обратил внимания, но и развязывать его не собирался. Пусть связанный спит до утра, целее будет.

Я взглянул на Исмаила. Приплюснутое лицо его выражало муку, в глазах отражалась мольба.

– Помочь чем-нибудь? – спросил я его.

Чуть слышно сквозь зубы он проговорил:

– Вода.

– Понятно, сейчас все будет.

Я сходил в коридор к кулеру, налил в одноразовый пластмассовый стаканчик воды, принес парню. Покрутив у изножья кровати рычаг, приподнял верхнюю часть тела Исмаила повыше, затем приподнял подушку с его головой и дал ему воды. Рахимов с трудом, половину разлив, выпил содержимое стаканчика. Я снова опустил кровать, выключил в комнате свет и вышел из бокса.

Утром я встал раньше Александра Посылаева и Дмитрия Миклухи и, прихватив туалетные принадлежности, отправился в санузел умываться и бриться. По дороге заглянул к соседям. Петр Горелов и Исмаил Рахимов лежали в тех же позах, в каких я оставил их вчера вечером. Оно и неудивительно – Исмаил был парализованный, он не мог встать с постели и без чьей-либо помощи не мог повернуться, а Горелов хоть и очухался немного, повернуться на бок тоже не мог, поскольку был привязан к кровати за руки и за ноги. Он лежал с закрытыми глазами, укрытый одеялом, задрав подбородок. У Исмаила были открыты глаза, взгляд осмысленный, устремлен на меня. Я махнул ему рукой и собирался было идти, но тут глаза на плоском лице парня шевельнулись в сторону Горелова. Я подумал, что это было непроизвольным движением, развернулся и шагнул было в коридор, но тут Исмаил замычал. Я снова обернулся. Парень моргал, привлекая к себе внимание, и на сей раз уже явственно указывал на Горелова и даже чуть повернул голову в его сторону. Что-то здесь было, видимо, не так.

Я положил туалетные принадлежности на стул у двери, приблизился к кровати Петра и уставился на него, пытаясь понять, в чем дело. Черт возьми, он, кажется, не дышал. Я откинул одеяло. Мужчина лежал в памперсе, неестественно вытянувшись, не шевелясь и не дыша. Я приложил два пальца к сонной артерии Горелова, но пульс можно было и не щупать, потому что тело Петра уже окоченело. Он был мертвый, причем уже несколько часов.

Господи, да что же это творится в отделении неврологии 1020-й городской клинической больницы! Здесь люди мрут как мухи. Я вновь накрыл тело Петра одеялом и выскочил из палаты. В фойе за ресепшен сидела худенькая губастенькая синеокая медсестра Люба, которая после вчерашнего дежурства, переночевав дома, в обычном режиме вышла к восьми часам на работу. Она почувствовала мое приближение, оторвалась от своего занятия и взглянула на меня. Мой траурный вид говорил сам за себя.

– Что случилось, Гладышев? – спросила она подозрительно.

– У нас опять труп, Люба.

Глаза молодой женщины округлились.

– Кто? – произнесла она упавшим голосом.

– Петр Горелов, – лаконично ответил я.

Молодая женщина быстро поднялась со своего места и, выйдя из-за стойки, быстрым шагом отправилась в палату. Я пошел за нею. Люба стремительно вошла в бокс к Горелову и Рахимову и, приблизившись к кровати Петра, откинула одеяло. Проверять, есть ли пульс у Горелова, она не стала, потому что, едва дотронувшись до него, поняла, что тот мертв, ибо труп, как я уже говорил, успел окоченеть.

– Гладышев, – проговорила она, зло взглянув на меня, – ты как черный вестник. Я когда тебя вижу, каждый раз боюсь, что ты скажешь, что у нас новый труп. Но почему именно ты всегда находишь умерших?

Само собой, я был ни в чем не виноват, и Люба понимала это, но ей нужно было выместить на ком-то свою досаду, поскольку три трупа, учитывая, что за день до того, как меня положили, в палате на моем месте в кровати умер еще один человек, то четыре, за три дня для любой больницы, не говоря уже для одного отделения, многовато. Но я обиделся – чего она на меня наезжает, можно подумать, будто я их убиваю.

– Да потому что я самый сердобольный из всех в вашем отделении. Вчера Горелов этот вставать начал, шатался здесь по палате, я позвал дежурную медсестру и нянечку. Они уложили его в кровать и связали и ни разу за ночь не подошли, а могли бы, между прочим, поинтересоваться, как себя чувствует больной. Ладно, разбирайтесь тут сами, – сказал я, выплескивая обиду, взял со стула туалетные принадлежности, оставленные мною, и отправился умываться. Кажется, к смертям в неврологическом отделении 1020-й городской клинической больницы я начинаю привыкать.

Труп Горелова пролежал в соседнем боксе почти до обеда. Потом за ним приехали два санитара, переложили тело похожего на черта человека на каталку и увезли, а вскоре в наш бокс вошла медсестра Люба. На передвижном столике на колесиках она привезла препараты для капельницы. С тех пор как умер Леонид Шутов и возникло подозрение у нее и у врача Фролова, что в лекарства был подмешал яд, медсестра не оставляла столик на колесиках в коридоре, он все время был у нее на виду. Она приволокла штативы, поставила капельницу сначала Миклухе, затем Посылаеву, взглянула на меня вопросительно, я отрицательно покачал головой. Мы поняли друг друга без слов.