Приключения в дебрях Золотой тайги - читать онлайн книгу. Автор: Станис Фаб cтр.№ 7

Биряков закончил читать, посмотрел в сторону Катаева, потом обвел взглядом зал, словно искал кого-то, и, увидев Калюжного, продолжил.

– Ты, Макар Калюжный, кричишь громче всех. Я так понял, что собственной-то мошной не тряхнешь, сам денег на экспедицию не дашь, да и общественные капиталы трогать не намерен. Правильно, зачем тебе-то? В твоем питейном заведении разве ж до наук!

– Я книгу издал! – громко, так, чтобы слышала вся дума, выкрикнул оппонент. – И газету, вон, поддержал!

– Да лучше бы не издавал, – хмыкнул Биряков. – Вот прочтут потомки твои вирши и подумают, что все нынешние поэты такого уровня были. Я вот вслух стал читать своей собаке Макаровы стихи, так она завыла, прости Господи.

Зал дружно засмеялся, разразился аплодисментами. Все знали страсть купца Калюжного.

– Не писал бы ты стихов, Макар! Купец ты хороший, деньги тебя любят, а слова прочь бегут. А про газету и вовсе стыд. Ты же деньги за публикацию своих виршей заплатил! Вот помощь так помощь!

Зал зашелся пуще прежнего. Биряков поднял руку, желая говорить дальше. Лицо его стало серьезным.

– Да ладно, Макар, не обижайся. А вот скажите-ка, большинство здесь собравшихся, куда ваши детки да внучата каждую среду ходят? Молчите? Так я сам скажу – в музеум. Они там практические занятия проводят. А музей-то что, с неба свалился?! Там ведь все по камешку, по косточке, по картинке такими, как Катаев, собрано, из разных экспедиций свезено. Вот и думайте, господа хорошие, помогать Катаеву или нет. А что Базилевский сего дела не финансирует, так тому причина имеется. Вам не хуже моего известно – он мой хлеб в прошлом году не купил, а я ему в этом не продал. Теперь рабочие с приисков бегут, не с голоду же помирать. Ему другие-то – посредники – ценник задрали… Впрочем, это дело наше с ним, а вот экспедиция, то другое – общее. Чтобы трескуны не говорили, будто слова на ветер пускаю, последнее мое слово такое: пять сотен даю Катаеву для поездки на Подкаменную Тунгуску. Наша землица, нам ее и обустраивать. Никакие другие, пардон, ландшафты, мне не нужны, но мою тайгу не отдам никому. Торговать с англичанином или с датчанином в радость, а чтоб тайгу забрать – накося выкуси.

Биряков с силой хлопнул рукой по председательскому столу. Председательствующий вздрогнул, колокольчик в его руке тихонечко зазвенел.

Шум поднялся невообразимый. Теперь уже спорили между собой гласные, все разом. Громче всех оказался Макар Калюжный. Уж как ни побаивался он Бирякова, но всеобщее посрамление стерпеть не мог. Он что-то выкрикивал, пытаясь во всеобщем шуме что-то доказать миллионщику.

Напрасно председательствующий тряс колокольчиком, стучал карандашом по графину, призывая гласных к порядку. Дума волновалась, и не было такой силы, которая бы заставила этих людей угомониться и вновь стать чинным собранием отцов города.

А шумели потому, что Бирякову, человеку бывалому, либералу и миллионщику, за всей этой затеей виделось нечто такое, чего сами они постигнуть и разглядеть не смогли.

…На следующий день енисейцы узнают подробности думских дебатов из местных газет и решат дело по-своему: помогут, как всегда, миром. Кто чем сможет, тем и вложит свою лепту в катаевскую затею. Чиновник сделает взнос, заезжий литератор опубликует статью и передаст гонорар Катаеву, таинственный доброжелатель пришлет немного денег. И Макар Калюжный не останется в стороне, хотя шумел и бил себя в грудь, что не вложит ни копейки, но, поостыв и прикинув все за и против, отпишет Катаеву необходимые для путешественников вещи аж на тысячу рублей! Переплюнул-таки Бирюкова Макар и вошел в историю!

Все они составляли сибирское общество, делом рук которого – знаменитыми галереями, зданиями театров, университетами и училищами, музеями и книжными коллекциями – мы сегодня гордимся и наслаждаемся. Эти люди сумели победить беспамятство.

Жили Катаевы недалеко от Большой улицы в собственном доме, который купец Базилевский переписал на своего приказчика, когда у того родился первенец Степан. Ценил купец Катаева. Хотя и наемным работником считался, но, по сути, был и добрым советчиком, и правдивым ответчиком, и полезным работником. На слово его Базилевский полагался не раз, и все выходило честь по чести.

Жена и сын встречали Катаева у калитки.

– Ну вот, мои дорогие, скоро в путь. Согласилась дума экспедицию снарядить! Хоть и кричали, и ругались, а согласились.

– Ура! Плывем! Когда? – радостно загалдел Степан, сын Катаева. Исполнилось ему только пятнадцать, а силой и ростом, слава Богу, уже под стать отцу.

Катаев обнял сына и жену.

– А скоро и поплывем. Вот только к Ядринцеву и Клеменцу в Географическое общество съезжу. Нужно посоветоваться, карты поглядеть. А ты, Марья, что улыбаешься, словно праздник какой в доме?

– Ты, Николенька, сейчас мне видишься точь-в-точь, как тогда в Красноярске, помнишь?

– А с чего забывать-то? – расхохотался Катаев. – Но ты-то, девка, тоже хороша! Видишь, человек прилег, спит, с усталостью прощается – так нет, обязательно побудку устроить надо!

…Познакомились они в Красноярске. Вышло чудно – и смех, как говорится, и слезы. Нет, вначале слезы, потом уже смех. Работал тогда Катаев у купчины рискового. Тот разорился вконец, дело продал за гроши и сгинул. Остался Катаев гол как сокол. Денег нет, родных тоже – сирота, приткнуться негде. Собрал нехитрый скарб в котомку – и за ворота.

Бродил по городу, вышел на окраину, увидел луг – трава высокая колышется на ветру, словно убаюкивает. Котомку под голову – и уснул. Проснулся от того, что кто-то за руку тянет. Глядит – девушка: почто, мол, на чужой поскотине развалился. Он ей все как есть и расскажи. Да так, видно, растрогал, что Марья разрыдалась. Привела в свой дом – сама недавно хозяйкой стала, отец уж давно на золотых приисках сгинул, а матери год как не стало. Ночевать пригласила. Утром сели к столу, глянули друг на друга – и слов не надо. Такая, видно, это любовь была. Думали-гадали, как жить, а тут вербовщик попался. Решили на золотые прииски податься. Там-то смышленого да грамотного работника Базилевский и присмотрел, потом в Енисейск вызвал. Здесь Катаевы и осели, вероятно, уже навсегда.

С тех пор 15 лет прошли, словно каплей в воду канули, только круги разошлись… Так как же не помнить того красноярского дня?

Катаев вздохнул, обнял Марью, поцеловал в русые волосы.

– Коленька, чует сердце, все обойдется, получится. Я к бабке Шепотухе ходила. Сходится гадание. Вначале пропасть, болота, ухабы, только к концу дорога ровной полоской бежит.

– Да ты сама колдунья! Вот узнают люди про твою ворожбу, сожгут на костре!

– Не дамся!

– А кто спросит! Кинут в огонь, и все тут.

Марья вдруг стала серьезной, прижалась к мужу.

– Страшно, поди, в огне-то умереть. Читала я про попа ссыльного Аввакума. Был, говорят, такой непокорный человек, за правду погиб. Против самого царя пошел, против патриарха! Сожгли его со всем семейством, а покаяния так и не услышали… Вот ты в неведомые земли без страха идешь, а мне боязно. Меня при доме оставляешь, а Степку берешь. Не мал ли еще?