Жизнь без шума и боли - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Замировская cтр.№ 29

Начальство и некоторые сотрудники смутились: обычно Ободов вел себя совершенно не так – он мечтательно выдавливал жирный крем, полузакрыв глаза, читал болотного цвета книжки прямо в цеху во время перерыва и даже не участвовал в обсуждении романа конфетно-бумажечного дизайнера Юли Черненькой (это не фамилия, а чтобы различать: была еще Юля Беленькая, но она занималась бухгалтерией) с вечно хохочущим Серегой, управляющим рогаликовой машиной (Ободов вначале не верил в «рогаликовую машину» – когда устраивался, предлагали заниматься рогаликами, но само название машины ввело его в ступор – он мучительно краснел, наливаясь ужасом, и мотал головой, а потом уже увидел машину и даже полюбил ее за то, что с правой стороны у нее действительно выходят тугие рогалики). Неучастие в судьбе несостоявшихся молодоженов приумножило асоциальность Ободова до некой магической степени. Когда, например, Юля Ч. в моменты алкогольного отсутствия хохочущего Сереги трогательно ревела, обнимая злополучную машину, отчего все напропалую бросались к ней с пирожными собственного изготовления и специально расписанными пряниками-открытками, Ободов впадал в транс (от женских слез ли, от массового ли психоза) и, задумавшись, писал стихи прямо поверх торта шоколадной струйкой теплой глазури, сочиняя тут же, на ходу. Потом было скучно – розовую, поблескивающую синеватыми белками влюбленных глаз Юлю куда-то уводили, Ободов под любопытным надзором соратников отковыривал стихи лопаточкой, вензеля букв собирала заботливая Дудинская и опять же складывала в целлофановый пакет, «дитям».

Ободов про себя хихикал, представляя, как дети Дудинской выгребают его трансовые стихи из мешка, складывают из них психоделические буриме, а потом съедают без остатка – получалось, что он как бы воспитывал чужих детей, поедающих жуткие слова, выплюнутые его подсознанием. Даже если бы он тайно подкармливал этих детей кокаином, эффект был бы не таким, Ободов был в этом уверен.

Теперь, когда собака его так раскрепостила (чуть не вдохновился оставить ее у себя, но вспомнил об астматической сестре и решил, что лучше не рисковать), он даже подумал о том, что можно было бы специально понадписывать торты жуткими посланиями для детей Дудинской, а потом, снова списав все на задумчивость, позволить ей самой отскоблить эти сакральные тексты («Убейте свою мать!», «Ваш отец на самом деле чужой, незнакомый человек!», «Один из вас не родился, угадайте кто!»). В приюте собаку встретили очень тепло – оказывается, похожий пес недавно у кого-то потерялся, все утро звонят. Ободов отвязал ремень, собака взвыла и прижалась к его коленям.

– Все будет в порядке, – похлопал он ее по гулкому, немножко коровьему боку.

Собака голосила как оглашенная, напоминая какой-то народный сюжет о выданье девицы-красавицы в дальнее село, в чужой дом.

– А ну замолчи! – приказал Ободов. Вой прекратился.

– Сидеть! – сказал Ободов. Собака села.

– Может, и не эту собаку искали – там говорили, что никаких команд не знает, – покачал головой сотрудник приюта. – Вы позвоните через три дня, мало ли.

– Иди с ним, – попросил Ободов заплаканную собаку; она сутуло поковыляла за угол На прощание Ободов догнал ее и поцеловал в нос, хотя собак, по правде говоря, всегда ненавидел. Ощущение мерзкого холодного носа на губах его потрясло.

Видимо, поэтому весь следующий день Ободова трясло. Кремовые зайчики выглядели больными, розы – увядшими. Он вышел покурить в коридор; там целовались Юля Ч. и Сере-га, который почему-то не хохотал, как обычно, а что-то зло мычал и теребил Юлин свитер в районе хребта. «Меня всего колотит», – пожаловался Ободов мысленно. «Я его ненавижу, потому что с ним я такая бестолковая», – мысленно ответила ему Юля Ч. «Ха-ха, гы-гык, хе-хе-хе», – мысленно и безадресно ржал весельчак Серега. Чтобы не продолжать этой мучительной беседы, Ободов вышел наружу, думая о вчерашней собаке: почему он не взял ее домой? Он исследовал свои руки – на месте ли все линии? Почему собака явилась именно к нему? Может быть, она – его заколдованная невеста? Что в итоге выиграла собака, попав в приют?

На этот раз во дворике ему встретилась не собака, а крошечный черепаховый котенок.

Кошачье дитя забралось на звенящий горделивый вяз и, как водится, не могло оттуда слезть. Ободову снова пришлось вымазать руки кремом (на этот раз бесцветным, самым масляным, черт бы его побрал), чтобы приманивать испуганного котенка жирной сладкой ладонью. Когда они, уже воссоединившиеся, покидали древо, внизу стояли некоторые почитатели Ободова (после вчерашнего у него появились почитатели – надо же, не побоялся уйти в разгар рабочего дня, и ничего ему за это не было!).

– Надо кому? – спросил Ободов, поднимая растопырившегося морской звездой и сипящего от ужаса котенка на вытянутой руке.

Котенок извернулся и очень ловко изодрал своему спасителю обе руки в клочья. «Вот! – восторженно понял Ободов, стряхивая в траву кровь с кончиков пальцев. – Собака языком слизала, а котеночек-то кровавыми бороздами наново все и нарисует, красота!» Кровь, смешанная с остатками масляного крема, потерянным детским сокровищем брезжила в траве.

– Бедненький! – ужаснулась Юля Ч. (котенок, понятное дело, а не окровавленный Ободов со взором горящим и шизоидными домыслами касательно значимости всего случайного).

Ободов облегченно протянул ей начавшего утробным детским голосом клокотать котенка – Юля, причитая, унесла его куда-то кормить и убаюкивать.

– Вашим детям не нужен котеночек? Может, лучше им? – поинтересовался Ободов у Дудинской. Это был первый раз, когда он с ней заговорил – обычно он общался только с глухонемыми рабочими, играл с ними в шашки и пил дешевое карамельное вино.

– У них хомячок был уже, хватит, – мрачно ответила Дудинская, и в ее глазах что-то мелькнуло нехорошим всполохом.

Ободов тут же подумал о том, чтобы притвориться юродивым и выгравировать на торте потенциальными отходами для культового пакетика: «Я еще вернусь. Ненавижу вас всех. Хомочка».

– Ой, мамоньки, он играется! Играется с бумажечкой! – верещала Юля Ч. откуда-то с небес, на которые ее вознес агрессивный и мизантропичный котеночек.

Ободова же вызвало к себе начальство – правда, не сразу, а на следующий день, когда парад живности, нездоровым образом попадающей на территорию заводика, стал очевидной реальностью – причем отчего-то личной реальностью ранее незаметного Ободова. Ситуация накалилась именно в тот момент, когда в цех прилетел зелененький попугайчик и, усевшись Ободову на плечо, начал нежно скоблить костяным клювиком его уши.

– Змеи, змеи, завтра из тортов выползут змеи! – апокалиптически захохотал Серега.

– Заткнись, урод, – отчетливо сказал попугайчик очень нехорошим, механическим голосом, будто внутри у него перекатывались миниатюрные шестеренки, нежным металлическим звоном складываясь в звуки, опасно подобные человеческой речи.

Серега, по счастью, ничего не услышал, потому что машина чересчур шумно плевалась рогаликами, а вот Ободов услышал и обрадовался – оказывается, крошечный пернатый пришелец один в один озвучил его мысль. К нему поспешили девушки, которые тоже украшали торты, – ах, маленький, видимо, улетел через открытую форточку, обычно погибают на воле, какая удача, что влетел к нам, вообще когда влетает птичка в окно, будет удача.