Дорога уходит в даль... В рассветный час. Весна - читать онлайн книгу. Автор: Александра Бруштейн cтр.№ 87

– Только не забывай: это будет крохотный-крохотный ребеночек! Он еще не будет ни ходить, ни говорить, ни понимать, что ему говорят.

Моя радость немного слиняла. Но тут же я вспомнила рассказы Поля и спросила:

– А как же ты говорила, у тебя был брат и вы всегда играли вместе во все игры?

– Мы были близнецы, – сказала Поль. – Я была старше моего брата всего на одну минуту. А тебе придется подождать, пока твой брат подрастет.

Я сделала еще одну попытку уладить это дело, попросила маму сделать так, чтобы мой будущий брат (или сестра) были моими близнецами. Мама сказала, что она этого не может.

В общем, я тогда поверила в приращение нашей семьи, но все-таки мне почему-то казалось, что это будет еще о-о-очень не скоро!

В ближайшее после этого воскресенье мама днем, после обеда, чувствует себя нездоровой и ложится в постель. Папа приходит в комнату, где я только что кончила готовить уроки к понедельнику и укладываю в ранец все, что нужно мне к завтрашнему дню. Это правило, которому меня научила Поль: все должно быть уложено накануне, чтобы утром, не задерживаясь, схватить готовый ранец и бежать в институт. Еще Поль требует, чтобы я, ложась спать, не разбрасывала свою одежду и обувь как попало, а связывала все это аккуратно в тючок и клала на стуле около кровати: если ночью, например, пожар, – у тебя все готово, пожалуйста, бери тючок с одеждой и беги!

Папа смотрит на то, как я укладываю в ранец задачник Евтушевского, грамматику Кирпичникова, французский учебник Марго. Глаза у папы отсутствующие, он чем-то озабочен.

– А у мамы… – говорит он, глядя поверх моей головы, – у мамы, по-видимому, ангина…

– Мама больна? – И я бросилась к двери, чтобы бежать к маме.

Папа перехватывает меня на бегу:

– Ох, какая беспокойная! Ангина – это заразительно, нельзя тебе туда. Я даже подумываю, не отправить ли тебя на денек к бабушке и дедушке… А? Подумай, Пуговка, к бабушке к дедушке! Хочешь?

В другой раз я бы очень обрадовалась… У бабушки и дедушки все мне рады, бабушкины лакомства – замечательные, и все счастливы, если я ем их как можно больше. Но сегодня мне почему-то беспокойно: мама больна, и даже зайти к ней нельзя…

– Папа, а мама выздоровеет? Ангина – это не очень опасно?

– Вздор какой! Ну, переночуешь сегодня там. А может быть, еще сегодня вечером мы пришлем за тобой Юзефу.

Мы с Полем идем к бабушке и дедушке. Я несу свой ранец и замечательную новую книгу – «Серебряные коньки». Поль несет в руке узелок с моей ночной рубашкой, зубной щеткой и другими необходимыми причиндалами. Я прощаюсь с мамой через дверь. Юзефа двадцать раз целует меня, как будто я уезжаю навеки в Африку.

Ни бабушки, ни дедушки мы дома не застаем. В доме есть только их новая служанка, которой я раньше никогда не видала. Глаза у нее добрые, приветливые, немного испуганные. А когда она улыбается, то улыбка эта расплывается полукружьями от подскульев к крыльям рта – мягкая улыбка, ласковая.

Поль уходит – она торопится на урок, – и я остаюсь одна с незнакомой служанкой. По-русски она говорит затрудненно, не сразу подбирая слова, но понять ее можно. Она только неизменно говорит про женщин: «она пришел», а про мужчин: «он пришла». В общем, сговориться можно, тем более что я понимаю по-еврейски.

Заглядывая мне в лицо своими добрыми глазами, служанка спрашивает:

– Може, хо́чете кушать? Там один каклет… ув буфет… Га?

– Нет, я обедала… А как ваше имя? – спрашиваю я.

– Ой, не надо! – пугается старуха.

– Почему?

– Вы будете с мене смеяться… – И, неожиданно застыдившись, она даже прикрывает лицо передником.

– Я не буду смеяться… Скажите!

– Мой имя – Дубина.

Никогда я такого имени не слыхала! Это ругательство, а не имя. А старуха, видя мое изумление, объясняет:

– От так… Скольки я живу, – много лет! – все Дубина и Дубина! «Ой, что это за дубина – молоко убежал! Ой, дубина, мясо сгорел! Дубина, обед готов? Дубина, ты купил курицу или ты не купил курицу?» И, знаете, – она тихонько смеется, – я тоже так теперь говорю. Прихожу домой с базар, стучу в дверь, – оттуда спрашивают: «Кто там?» А я говорю: «Это я, Дубина…»

– Так это же не имя! – пытаюсь я объяснить.

Она тихонько смеется про себя.

– А я привык, – говорит она. – От я пошел у полицию… насчет паспорт… Околоточный кричит: «Бася Хавина! Бася Хавина! Игде Бася Хавина?» А я сижу, я забыл (она произносит «забул»): Бася Хавина – это же ж я! Я сидел, думал, околоточный меня позовет: «Игде Дубина?» Я привык…

– Я вас буду Басей звать, – говорю я.

Она осторожно гладит меня по голове:

– Как себе хо́чете, барышня…

– Бася, мой папа не позволяет, чтоб меня «барышней» звали. И мама тоже не позволяет. Я не барышня, я – Сашенька…

– Шасинька… – повторяет она и вдруг прижимает к себе мою голову. – Шасинька…

В эту минуту возвращается домой бабушка. На наши головы – Басину и мою – изливается целый ливень вопросов, на которые бабушка вовсе не требует ответа. Упреков, на которые она не ждет оправданий или извинений. И, наконец, просьб и приказаний, которые бабушка тут же берется исполнять сама.

– Китценька моя! – радуется она мне. – Ты здесь? – Да, – начинаю я, – я пришла потому, что папа… – Что папа? – пугается бабушка. – Он, сохрани Бог, заболел?

– Нет, что ты, бабушка! Папа здоров, только он мне сказал, что мама…

– Боже мой! – перебивает меня бабушка. – Что с мамой? Что ты меня мучаешь? Что с мамой?

Тогда я выпаливаю быстро, залпом, чтоб не дать бабушке перебить меня:

– У мамы болит горло, называется «ангина», она скоро поправится!

Бабушка на секунду замолкает. В глазах у нее какая-то мысль, которою она со мной не делится. Но тут же она обращается к Басе по-еврейски:

– А что с самоваром? Он стоит себе в углу, как городовой, а людям пора чай пить!

Но самовар не стоит в углу, как городовой, – он работает, он вот-вот закипит!

Бабушка в своей хлопотливости делает сразу сто дел. Она развязывает ленты своей шляпки, влезает на табуретку, достает из буфета варенье и свежеиспеченный пирог «струдель», приносит из кладовки печенье, пряники. Блюдца, чашки, ложечки – все вертится в бабушкиных руках, как у фокусника: быстро, ловко, точно.

– Такая гостья! Такая гостья! – не перестает ахать бабушка. – Сколько у меня внучек? У меня только одна внучка!

И вдруг бабушка застывает на месте, в глазах ее ужас, как если бы она увидела, что ее «одна внучка» лежит зарезанная!

– Ой! – хлопает себя бабушка по лбу. – А обедать?

– Бабушка, нет!..