Дорога уходит в даль... В рассветный час. Весна - читать онлайн книгу. Автор: Александра Бруштейн cтр.№ 143

Отчаявшись пронять меня доводами разума, папа перешел к более решительным мерам. Сперва он только грозился:

– Не встанешь – оболью холодной водой! Честное слово, оболью!

Но я только бормотала сквозь сон:

– Сейчас, папочка, сейчас… Сию минуту… – и продолжала спать.

* * *

И тогда это случилось! В одно утро папа рассвирепел. Притащил из кухни ведро холодной воды и опрокинул его над моей головой. Вот это было пробуждение!

Что тут началось!

Мама плакала:

– Боже мой, Яков, сошел с ума!

Младший мой братишка, Сенечка, прибежал на шум босиком, в ночной рубашке. Он счастливо хохотал-заливался, хлопал в ладоши, радостно пищал:

– Еще, папочка, еще! Облей ее еще раз!

Совершенно разбушевалась Юзефа. Громко рыдая, она выкликала свои любимые заклинания, обрывки молитв «полатыньски»:

– Езус-Мария! Матка боска! Остробрамска! Ченьстоховска!

Вытащив меня, мокрую как мышь, из залитой водой постели, Юзефа больно растирала меня мохнатой простыней и причитала на весь дом:

– Чи ж гэто не шкандал? Вода холодная, застудится ребенок, заболеет – тогды будете знать!

Но папа в воинственном задоре орал-грохотал:

– Ничего ей не сделается, здоровей будет! Хорош ребенок – в пятый класс переходит! Четырнадцать лет скоро стукнет!

Наконец все утихомирилось. Все ушли из комнаты. Остались только Сенечка, все еще хохотавший, да я. Я сердито, рывками, одевалась, швыряя вещи, не попадая пуговицами и крючками в застежки и петли.

– У, гадюка! – шипела я на Сенечку. – Гадюка противная!

Подвижное лицо Сенечки мгновенно изменило выражение. Вскинув голову в золотых кудрях, он от удивления даже чуть приоткрыл рот:

– Это я гадюка противная?

– Да, да! Ты гадюка! – настаивала я, причесываясь и яростно выдирая гребенкой волосы. – Сколько у тебя сестер? Одна сестра! Ее холодной водой облили – другой заплакал бы, а ты… обра-а-адовался! Никогда ты не перегонишь губернатора! Никогда!

Это страшное пророчество попало Сенечке в самое больное место. Мы живем в Губернаторском переулке; в окна квартиры виден губернаторский дом. По утрам, когда Сенечка слишком медленно одевается (папа требует, чтобы он одевался сам), ему говорят, показывая на окно:

– Видишь? Губернатор уже лифчик надел. Он уже и штанишки к лифчику пристегивает, а ты все копаешься!

В окно, конечно, нельзя увидеть, как губернатор застегивает штанишки, – окна нашей квартиры выходят на какието служебные помещения в губернаторском доме. Но Сенечка твердо верит, что в окно виден губернатор и что губернатор одевается наперегонки с ним.

Сенечка изо всех сил торопится, быстро-быстро одевается – и наконец кричит с торжеством:

– Вот, все готово! Я раньше, чем губернатор, да?

А тут вдруг я – старшая сестра и, по мнению Сенечки, выдающаяся личность! – сказала ему, что он никогда не перегонит губернатора. Жалобно скривившись, Сенечка заплакал – разинул рот, как галчонок, и запищал… С усилием, сквозь плач, он выдавил из себя:

– Сама гадюка! Не Сашенька, а… Сашка! – И, вконец расстроившись, Сенечка с отчаянием обещал: – Три года буду плакать!

Мне стало жалко братишку и стыдно того, что я срываю на нем злость.

– Не реви, дурачок! – говорила я, обнимая и целуя его. – Я пошутила. Перегонишь ты своего губернатора, увидишь!

Сенечка перестал скулить, но он уже приготовился обижаться, и ему было трудно так быстро – раз, раз – успокоиться. Ему хотелось сказать мне тоже какие-нибудь обидные слова. Я знала – сейчас он непременно вспомнит случай, когда мы с ним, играя, перебрасывались апельсином и я нечаянно угодила апельсином в его, Сенечкину, голову. Он никак не может забыть этот случай. При каждой ссоре припоминает мне, какая я тогда была злая, нехорошая.

– Я же не нарочно!

– Все равно! Апельсином прямо в голову!

– Тебе ведь не было больно.

– Все равно. Я ужасно испугался. Это тоже очень вредно для здоровья!

После этого памятного утра, когда папа облил меня водой, Юзефа завела новый порядок. Каждое утро она подходит к моей кровати, держа в руках полотенце и небольшой тазик. В тазике – смотря по сезону – холодная вода или снег. Намочив конец полотенца в воде или набрав в него горсть снегу, Юзефа быстро обтирает мне, спящей, лицо. Эффект волшебный и молниеносный: сон мгновенно улетучивается, словно его выпустили в форточку. Я вскакиваю, как встрепанная, и бегу умываться. С тех пор папа со мной уже больше не воюет, а ученикам моим не приходится дожидаться ни одной минуты: к их приходу я совершенно готова. Юзефа очень горда своей «приду́мкой»!

– От говорили: Юзефа – мужик, Юзефа – хамук! Ну-к, что ж? Я не доктор, не лакей с ресторана – в храке не хожу! А кто удумал будить без шкандалу? Юзефа удумала!

Но сегодня – в последний день перед каникулами – Юзефе даже не надо пускать в ход холодную воду: к ее приходу я уже не сплю, я проснулась самостоятельно. Сегодня – последний день в четвертом классе. Ура! Скоро переедем на дачу. Ур-р-ра!

Один из моих учеников – старший по возрасту – еврей. Другой – русский.

Когда они пришли ко мне в первый раз, старший сам представился и представил своего товарища:

– Меня зовут Шнир. Азри́эл Шнир. А про него… – Он указал на товарища. – Вы даже не поверите, как его зовут. Он… Степа! И не в том дело, что Степа, а в том, что и фамилия у него Разин! Полный Степан Разин – ни больше ни меньше!

Тут Степан Разин так весело захохотал, словно он и сам только сейчас впервые услыхал, какая у него знаменитая фамилия.

Обучаются у меня Шнир и Разин немецкому и французскому языкам. Это нужно им для того, чтобы набирать иностранный шрифт. Тогда им как работникам более высокой категории и платить будут больше.

У Шнира совсем серое лицо. Эта свинцовая серость никогда не оживляется даже самой слабой розовинкой.

– Это меня буквы съели, – показывает Шнир на свои щеки. – Свинцовые буквы – они, знаете, очень вредные! Вот Степка (показывает он на Разина) – он у нас еще молодое те́ля (теленок), недавно стал наборщиком. Буквы еще только подбираются к нему, но кровь пока не сосут!

И он грубовато-ласково шлепает Степу по спине. Вообще они дружные парни, хотя все время поддразнивают друг друга. Удивляет меня, как много они знают, сколько книг прочитали. Ну, да ведь им и книги в руки: они постоянно имеют дело с газетами и книгами. От этого же, вероятно, Шнир говорит по-русски вполне грамотно и чисто. Степа Разин зовет своего товарища, Азри́эла Шнира, Азоркой. Я как-то спросила Шнира, не обижается ли он на собачью кличку.

– А чего обижаться? – даже удивился Шнир. – Собаки – это ведь милейшие люди!