Прекрасные авантюристки - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 66

Слухи о предстоящем убийстве царицы дошли до Лефорта. Он полетел во дворец и никогда еще не был столь убедителен и красноречив, как в этот день. И ему удалось убедить Петра, что Евдокию следует непременно оставить в живых. Постричь, сослать, но не убивать! Иначе виноватить будут Анну, убеждал Лефорт. А если государь хочет видеть ее рядом с собой на престоле, то надобно заботиться о ее добром имени.

Сказать Петру о том, что Анна когда-нибудь станет его женой, значило погладить его по шерстке. Этот огромный, сильный, умный мужчина резко глупел, когда речь заходила о его возлюбленной. Взглянув в его повлажневшие от любви глаза, Лефорт поблагодарил бога за то, что эта авантюристка не успела до такой степени завладеть его собственным сердцем!

Спустя несколько дней после этого разговора Евдокию в простом крытом возке в сопровождении двух солдат-преображенцев увезли в Покровский девичий монастырь в Суздаль, где и постригли под именем Елены. Бывшей царице не было дано ни гроша на содержание, поэтому ей пришлось обратиться с униженным письмом к родне, которая в последнее время обеднела да обнищала: «Хоть я вам и прискушна, да что же делать, покамест жива, пожалуйста, поите, да кормите, да одевайте меня, нищую!» Единственной утехой в монастырской тиши для Евдокии было слать проклятия ее гонителям, первыми среди которых она считала Анну Монс и Лефорта. Она не знала, что Франц Яковлевич, по сути дела, спас ей жизнь, а если бы даже и знала, то вряд ли была бы ему за это признательна, ибо теперь у нее началась не жизнь, а медленное умирание.

А между тем по Москве ходили неумолчные слухи о любовнице государя.

— Относил я венгерскую шубу к девице Анне Монсовой, — говорил немец, портной Фланк, аптекарше Якимовой. — Видел в спальне ее кровать, а занавески на ней золотые…

— Это не ту кровать ты видел, — прервала аптекарша. — А вот есть другая, в другой спальне, в которой бывает государь; здесь-то он и опочивает…

Неудобосказуемые подробности об этой связи передавались даже в тюрьмах!

— Какой он государь? — распинался колодник Ванька в казенке Преображенского приказа одному из своих товарищей по несчастью. — Какой он государь! Басурман! В среду и пятницу ест мясо и лягушек, царицу свою сослал в ссылку и живет с иноземкою Анною Монсовой…

Как ни спешил Петр устроить свадьбу с Анной, он все-таки сообразил, что надобно выждать какое-то время, дабы утихомирился народишко. Чтобы это время скорей проходило и чтобы проходило оно веселей, чтобы избавиться от тягостных мыслей об участи Евдокии и угрызений совести, которые порою начинали его донимать, русский государь ударился в такой разврат и пьянство, что даже Москва, свято следовавшая словам Мономаха: «Руси есть веселие пити, не можем без того жити», — даже Москва содрогнулась. Как раз в это время умер патриарх Адриан, ярый противник всех Петровых новшеств, и царь немедля упразднил патриаршество вообще, на радостях собрав «сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор». Во главе наряженный в патриаршие ризы был поставлен вернейший собутыльник Никита Зотов. Все должны были явиться на «собор» в самых что ни на есть шутовских маскарадных костюмах. Этот обычай, этот «собор» просуществовал чуть ли не четверть века — до смерти Петра!

Неведомо, сколь далеко зашел бы Петр в пьяном буйстве, да вдруг нежданно-негаданно сбылось одно из проклятий несчастной Евдокии.

Умер Лефорт.

В середине февраля 1696 года отпраздновали новоселье в его новом дворце, а 23-го у Франца Яковлевича приключилась горячка. Болел он недолго: скончался уже 2 марта, находясь почти в непрерывном бреду. Открылись и кровоточили все старые раны, даже те, которые вроде бы уже и зажили.

Немедленно был послан гонец к царю, который в это время находился в Воронеже. Возвращение заняло у Петра всего лишь шесть дней. Войдя в комнату покойного и взглянув на него, Петр воскликнул:

— На кого я могу теперь положиться? Он один был верен мне!

Анхен, прилежно и в какой-то степени искренне проливавшая слезы, жестоко обиделась. А она? Разве она не хранит нерушимую верность Петру Алексеевичу? Ну, конечно, она порою встречалась по старой памяти с Лефортом, но разве это могло считаться изменой? Право, за такие несправедливые слова Петр заслуживает того, чтобы она ему и впрямь изменила! Тем паче что он почему-то вновь увлекся государственными делами — выдумал какой-то очередной Азовский поход и более не заговаривает о браке!

После похорон Лефорта, столь пышных, что они сделали бы честь какому-нибудь иноземному курфюрсту, Петр снова вернулся в Воронеж. И хотя Анхен продолжала втихомолку лелеять мечты о том, как она отыщет человека, с кем можно было бы наставить рога русскому царю, внешне она вела себя как самая верная и преданная супруга. Ее письма изобиловали изъявлениями любви и желания как можно чаще получать от Петра весточки: «Дай, государь, милостиво ведати о твоем государском многолетном здравии, чтобы мне, бедной, о твоем великом здравии всем сердцем обрадоваться!» Она хлопотала по просьбе Петра, который вовсе даже не скупился на послания «сердечку моему», достать несколько скляниц лечебной мази «цедреоли» и сетовала на то, что посылка будет идти долго: «Жаль, что у меня, убогой, крыльев нет, а если бы у меня были крылья, я бы тебе, милостивому государю, сама принесла цедреоль!» Заодно с двадцатью скляницами мази Петру были посланы четыре цитрона и четыре апельсина, «чтобы государь кушал на здоровье». Однако нежнейшие заботы Анхен, которые трогали Петра до глубины души и возбуждали его любовь, перемежались в письмах «бедной» и «убогой» с весьма деловыми вопросами! Она была особа трезвомыслящая и судила здраво. Конечно, мечтать о троне совсем даже не вредно, однако мало ли что может случиться! Надобно и соломки подстелить на случай, если Петр вдруг да охладеет к ней. Надобно покрепче набить закрома!

«Благочестивый великий государь, царь Петр Алексеевич! — строчил секретарь под диктовку деловитой Анхен. — Многолетно здравствуй! Пожалуйста, не прогневайся, что об делах докучаю милости твоей. О чем, государь, я милости у тебя просила, и ты, государь, поволил приказать выписать из дворцовых сел волость мне; и человек твой, по твоему государеву указу, выписав, послал к тебе, государю, через почту; и о том твоего государева указа никак не учинено. Умилостивися, государь, царь Петр Алексеевич, для своего многолетнего здравия и для многолетнего здравия царевича Алексея Петровича, свой государев милостивый указ учини…» Для вящей убедительности Анхен собственноручно приписала: «Я прошу, мой милостивый государь и отец, не презри мою нижайшую просьбу, ради бога, пожалуй меня, твою покорную рабу до смерти. А. М.».

Все эти причитания и заклинания были не более как дань эпистолярной манере того времени и приличиям: и без того Петр с великой охотой исполнял все просьбы Анхен и осыпал ее подарками. Поскольку ей не давал покоя подарок, полученный в свое время сыном Лефорта, Петр подарил и ей свой портрет. Однако бриллиантов в оправе оказалось «всего» на тысячу рублей, а не на полторы (Анхен моментально отнесла портрет к ювелиру и потребовала оценить бриллианты), и прекрасная дама затаила новую обиду на своего венценосного любовника… И тут же выпросила у него несколько имений с разными угодьями и ежегодный пенсион, а также для нее был построен в Немецкой слободе новый дом, сущий дворец!