Василий Шуйский объявил себя правителем и опекуном малолетнего князя Ивана. Овчина–Оболенский был закован в железо на глазах мальчика, который напрасно пытался вырвать его из рук стражников. Так собирался Шуйский охранять его детство и исполнять его волю! Аграфену Челяднину на простой телеге свезли в Каргопольский монастырь и постригли в монахини. Ивана Телепнева уморили в темнице голодом… обычная участь жертв в то время.
А в стране теперь правили Василий и Иван Шуйские. Впереди у них было несколько лет, пока не повзрослеет Иванушка. Повзрослеет – и расправится с этими предателями и убийцами. Какая жалость, что не вывел племя Шуйских – предателей по душе, по крови! – под корень. Еще не раз возникнут они на самых кровавых страницах истории России, и в руках у них будет непременно чаша с ядом либо другое орудие предательства и убийства.
А впрочем… ни Елену, ни ее возлюбленного сокола ясного все равно уже было не воскресить!
Тиран–подкаблучник
(император Павел I и его фаворитки)
— Господи Боже! – подумал дежурный. – Да ведь его мало не убило! Вот смех был бы, а? Император убит каблучком!»
И он, стиснув губы, вылупил во всю мочь глаза, чтобы никто не мог заметить рвущийся изнутри хохот…
Дело приключилось и впрямь смеху подобное. Некий молодой полковник был в тот вечер дежурным офицером в Гатчинском дворце. Около офицерской дежурной комнаты была обширная прихожая, в которой стоял караул. Вдруг раздался крик часового:
— На караул!
Это означало, что прибыл император.
Дежурный выбежал из своей комнаты и едва успел выхватить шпагу для салюта, а солдаты – вскинуть на плечо ружья, как распахнулась дверь и в прихожую поспешно вошел его величество государь Павел Петрович. Он был в шелковых чулках и башмаках, при шляпе и шпаге – видимо, только что прибыл с бала. Император неспешно проследовал в комнату, которой начинались покои, отведенные в Гатчинском дворце Катерине Ивановне Нелидовой, давней фаворитке его величества. В ту же секунду раздался какой‑то странный звук, который полковник расценил бы как яростный вопль, кабы почтительность к августейшей персоне позволила ему это сделать.
И означенная персона вышла из комнаты, словно заходила туда лишь для того, чтобы сделать поворот «Налево кру–гом!». А вслед ему… А вслед ему из комнаты вылетел шелковый дамский башмачок с очень высоким каблучком. Башмачок пролетел мимо головы императора, едва не задев его.
Полковник сначала похолодел, вообразив, каково это было бы, кабы на его глазах император был убит башмачком своей фаворитки. А потом дежурного начал разбирать такой жуткий хохот, что пришлось скорчить самую бессмысленную гримасу, набрать в рот побольше воздуху и вытянуться во фрунт, чтобы скрыть хихиканья и конвульсии, в которые повергал его с трудом сдерживаемый смех.
Император, держась, как все невысокие мужчины, чрезвычайно прямо, с привычной важностью промаршировал в свой кабинет, не взглянув на полковника. Дверь в кабинет захлопнулась.
В ту же минуту из первой комнаты вышла госпожа Нелидова в одном только капоте и с распущенными волосами. Брови ее были высокомерно подняты, а губы поджаты, однако некрасивое смуглое лицо так и шло пятнами, словно от лютой ярости. Она прихрамывала, и это крайне изумило полковника, ибо фаворитка с юности славилась красотой своей походки, а уж в танцах ей и вовсе равных не было. Вот не далее как несколько дней тому назад она танцевала менуэт по просьбе императора. И государь пришел в полный восторг от ее грациозности.
Откуда же взялась хромота?!
И тут молодой полковник понял ее причину. Нелидова шла в одном лишь башмачке! Вторая нога ее не была обута.
Дойдя до валявшегося среди коридора брошенного башмака, Нелидова изящно подобрала его, прислонилась для удобства спиной к стене и, чуть тряхнув полами капота, высвободила ножку, обтянутую кружевным чулочком. Ножка, отметил полковник, который знал толк в таких делах, была преизумительная: стройная, сухощавая, крошечная. А ведь госпоже фаворитке было уже с лишком сорок лет. Надо же, в такие годы – и такое сохранение!
Между тем мадемуазель Нелидова обулась, потопала башмачком в пол, чтобы было удобнее, и с обычной важностью воротилась в свою комнату.
Молодой полковник осторожно, чтобы громко не фыркнуть, выпустил воздух изо рта и стал по стойке «вольно». Махнул солдатам. Те прислонили к стене ружья и сели по углам, низко опустив головы. Полковнику отчего‑то показалось, что и нижние чины едва сдерживают смех… но, ей–богу, кто может осудить их за это? Только не он!
Однако из‑за чего, подумал полковник с живым интересом, мог разгореться такой сыр–бор между государем и Катериной Ивановной, которая держала его в очень крепких ручках всю жизнь и даже умудрилась подружиться с императрицей Марьей Федоровной?
Стоп, стоп… Как он мог забыть! Ведь, по слухам, именно сегодня должна была прибыть в Петербург из Москвы некая Анна Петровна Лопухина – приехать, опять же по слухам, лишь для того, чтобы сделаться новой фавориткой государя! Неужели именно этим объясняется взрыв негодования Катерины Ивановны? А государь‑то… он вел себя совершенно как виноватый супруг, признающий, что рыльце у него в пушку! Значит, насчет Лопухиной – это все правда…
Ай–яй, ну и ну, подумал молодой полковник, а ведь казалось, что власть госпожи Нелидовой над императором будет вечной!.. Тут он спохватился и превеликим усилием воли изгнал из головы мысли, недостойные благородного человека, дворянина и офицера.
* * *
Иван Иванович Бецкий,
Человек немецкий,
Носил мундир шведский,
Воспитатель детский,
Выпустил в свет
Шестьдесят кур —
Набитых дур!
Эти стишки собственноручно накропал попечитель и руководитель Смольного института благородных девиц в честь первого выпуска, состоявшегося в этом учебном заведении. Он не делал исключения ни для кого из этих хорошеньких девиц и дурнушек, которые изучали в институте закон Божий и рукоделие, несколько языков и лепку, историю и архитектуру, физику и геральдику, арифметику и пение, танцевание и географию, токарное дело и рисование – в самом пестром смешении основ этих предметов, но ровно ничего не успевали узнать о реальной жизни, как если бы они были милыми цветочками, выросшими в парнике. Или – вот именно! – курами редкостной породы, произраставшими в теплом курятнике.
А впрочем, зачем им была реальная жизнь? Как правило, барышни были из богатых семей, им предстояло после института как можно скорее выйти замуж, опять же за людей отнюдь не бедных… Конечно, были и девочки, которые либо воспитывались на казенный счет, либо родители которых тянулись из последних сил, чтобы дать им образование и воспитание в институте, основанном самой императрицей Екатериной Алексеевной. Именно среди таких девочек и можно было найти парочку–другую не вполне кур и не очень дур. К числу подобных редкостей и принадлежала Катенька Нелидова – прилежная ученица, умница, певунья, танцорка, пересмешница–актерка, как называли ее подружки, ибо у барышни Нелидовой имелся и некоторый актерский талант.