Бет, взрослому человеку и специалисту, помогающему другим людям разобраться с травмами, понадобилось чуть больше двух недель, чтобы выработать новую линию поведения по отношению к друзьям. Тем, что сначала звонили, а потом являлись с тортом, тушеным рагу и/или шампанским — которое только они могли пить, но даже самые понятливые не замечали этого обстоятельства, — таким друзьям позволялось засиживаться час-два, пока они кормили и поили Бет. Питу не приходилось присобачивать к груди два доильных аппарата, потому он мог сам позаботиться о себе. Другая категория друзей — включавшая, к изумлению Бет, изрядное число родителей со стажем — забегала, чтобы подержать младенцев, потетешкаться, потом отложить детей в сторонку и вернуться к разговору, прерванному двойными родами хозяйки. Бет сочла, что эта категория достойна максимум двадцати минут ее гостеприимства, прежде чем она всучит им обкакавшегося ребенка (а то и сразу двоих), либо вспомнит, что за последние двое суток ей удалось поспать шесть часов, и не пора ли им сесть в автобус и отправиться за покупками для нее, либо — если они вконец достали своей болтовней — отправиться куда подальше, где и оставаться, пока у них в башке не просветлеет, а близнецы не угомонятся. Прекратят требовать ее неусыпного внимания. Короче, увидимся лет через двадцать пять.
София была сверхвнимательным другом. Позвонила, чтобы удостовериться, что ее ждут. Закупила продуктов — только Бет знала, чего ей стоил поход по магазинам, — принесла свежего хлеба, отличных сыров, четыре разновидности фруктовых соков, большой пакет шоколадных конфет и пончиков с кремом, которые Бет обожала. Бет уже успела поставить всех в известность о том, что кормящие матери должны потреблять на пятьсот калорий в день больше. София расценила это как санкционированный призыв есть всякую дрянь, от которой толстеют. Точнее, наблюдать с удовольствием, как лопает Бет. София всегда ограничивала себя в еде, а тревога по поводу меняющихся форм не сулила ей наслаждения едой даже во время беременности.
София вела себя как настоящий друг, на жизнь не жаловалась, о беременности вообще помалкивала. Она расспросила Бет о детях, швах, недосыпании, о том, как Пит справляется с новой ситуацией, а потом предложила помыть посуду. Развесила выстиранное белье и поменяла Бет и Питу постель. Бет заметила, что могла бы взять приходящую домработницу, да не взяла, помешала православно-иммигрантская этика, которая затуманивает ей мозги сильнее, чем недосып или материнство. Только тогда София тихо, вскользь упомянула, что наверняка оставит ребенка. Впервые с той напряженной беседы накануне рождения близнецов София заговорила о своей беременности. Заговорила не слишком охотно и даже с вызовом. И на полчаса позже, чем ожидала Бет. Но та не преминула воспользоваться возможностью вернуться к работе по специальности.
— Какой у тебя срок?
— Десять недель.
— Почему ты вдруг решила его оставить?
София задумалась, пытаясь сформулировать внятный ответ:
— Ну, тогда все было не ясно… да и сейчас не ясно… почему-то я не могу сделать аборт. Правда, не могу… не то чтобы я вдруг страстно захотела ребенка, но… понимаешь, он говорит… о черт! Скажем таю по-моему, у меня особенно нет выбора.
— Выбор всегда есть. — София вздохнула, опустила голову; Бет продолжила: — А что думает Джеймс?
— Не знаю. Честно. Наверное, думает, что это его ребенок. Марта уж точно в этом уверена.
— Но ты знаешь, что это не так?
— Да, Бет, — тихо произнесла София. — Это не так. Я верю в то, что мне сказали. Ну, не совсем. Но все же.
Бет отстегнула от сосков насытившихся детей, передала дочку Софии, положила сына себе на плечо.
— Веришь кому? Тому парню, что приходит к тебе? Как его зовут?
София взяла на руки маленькую девочку, она оценила жест подруги: Бет явно считает ее чокнутой, но не настолько сумасшедшей, чтобы не доверять ей дочь. София улыбнулась ребенку:
— Его зовут Габриэль.
Бет смотрела на Софию, ласково и ритмично поглаживая сына:
— Архангел Гавриил явился к тебе посреди ночи и объявил, что ты беременна?
— Именно.
— Ладно. На Рождество надо будет поискать на небе яркую звезду.
— Может быть. Я не знаю. Я понимаю не больше твоего. Но как он сказал, так и случилось.
— А эта свадьба? Сейчас для тебя не лучшее время впутываться в чужие проблемы с законом.
— Я всего лишь оказываю Заку услугу. Поручусь за них. Если возникнут вопросы.
— Я о том и говорю. Что, если начнутся проблемы с иммиграционной службой? Тебе придется им врать?
— Вряд ли до этого дойдет. Девочки с работы говорили мне, что знают такие пары. У одних все прошло гладко, другую пару чуть не выдворили из страны, хотя с паспортами все было в порядке, но в конце концов все формальности были улажены. Если бы Катарина охотилась за гринкартой, это было бы сложнее, но здесь не Америка, а Зак — представитель среднего класса и сравнительно богат.
— Словом, добро пожаловать в Англию.
— Точно, — усмехнулась София. — Надеюсь, что так.
— А что Джеймс?
— Я уже сказала: сейчас он меня ненавидит.
— Ненавидит или не одобряет?
— О, разумеется, не одобряет. Громко. Но он привыкнет, так всегда бывало. И думаю, мы с Мартой сумеем подружиться. Когда она увидит во мне мать, а не стервозную сексуальную хищницу, она перестанет ревновать.
— А ты перестанешь ревновать?
— Ты знаешь про меня больше, чем я сама, — криво улыбнулась София. — Да, конечно, я ревную. В постели Джеймс мне не нужен, но я не хочу, чтобы он любил кого-нибудь, кроме меня. Хочу, чтобы он всегда был под рукой. Это не очень хорошо, но очень по-человечески, правда?
— Очень. Нормальнее некуда. И как ты с этим будешь разбираться?
— Как обычно. Все образуется само собой. Джеймс злится на меня, я тоже не слишком им довольна, но это пройдет. А кроме того, у меня есть заботы посерьезнее, чем Джеймс, влюбленный в занудного социального работника в индийских юбках. Этими юбками у нее, наверное, все шкафы забиты.
— Рада, что ты не утратила своего знаменитого великодушия. И какие заботы?
— Ну, например, что сказать папе с мамой.
— Тебя беспокоит их реакция?
София поежилась:
— Может быть. Не знаю. Понятия не имею, как они это воспримут. Собираюсь к ним на следующие выходные. Скорее всего, они обрадуются ребенку. Несмотря на эту идиотскую моду на достижения, которой они слегка заразились двадцать лет назад, они по-прежнему считают, что я — самое лучшее, что было в их жизни.
— Тогда в чем проблема?
— Сама не очень понимаю. Когда я расскажу родителям, все станет…
— Реальным?
— Да. По-настоящему реальным.
Бет положила сына на колени, жестом показала, чтобы София сделала с девочкой то же самое.