— Как его зовут? — спросил Альберт старуху.
— Ваян
[182]
.
— Это вы так его назвали?
— Нет, такое имя дала ему мать…
«Странное имя, — подумал он, — где-то я его уже слышал. Откуда только Катарина знала туземные имена? Впрочем, сейчас какая разница? А там, в Амстердаме, дам ему нормальное имя. Например, Бенджамин… Или — Даниэль… Нет, лучше — Корнелиус…»
До отплытия корабля в Амстердам оставалось не меньше месяца, так что было достаточно времени для того, чтобы позаниматься с мальчонкой. Первым делом Альберт его хорошо «постирал» в ванне, нагрев воды. Он знал, что яванцы всю жизнь моются в холодной воде, и не разделял их пристрастий. Сам он любил понежиться в теплой ванне с настоями трав. Ему казалось, что только так можно действительно очиститься от грязи.
Вторым пунктом его плана было желание разобраться с именем. Именно сейчас это надо сделать, а не потом, когда уже привыкнешь называть его Баяном. Это имя Альберту совершенно не нравилось, тем более, оно напоминало ему о том самом Прошлом, которое он так хотел и… не мог забыть. Пожалуй, имя Бенджамин неплохо подходит мальчишке. Конечно, оно длинное, на вырост, но поначалу можно сократить до Джами. Совсем неплохо… Есть в этом коротком имени нечто восточное, совсем чуть-чуть, словно специй в европейском блюде… Одним словом, Альберт был совершенно доволен своим выбором и стал называть мальчика именно так: Джами.
Третьим пунктом плана стояло всего одно слово — «язык». Понятно, что для общения между людьми нужно сломать языковой барьер, и Альберт начал ежедневно подбрасывать Джами всего по нескольку слов в день, причем, самых простых: дом, дверь, солнце, земля, кровать… Тот схватывал их на лету, ведь был он в возрасте, когда человек еще не испорчен ни дурными привычками, ни порочными желаниями, и легко может обучиться любому ремеслу.
Альберт пока слабо представлял, чем будет заниматься Джами в Амстердаме. Ему хотелось, чтобы мальчик освоил какое-то очень нужное ремесло, может быть, даже и корабельное. Ну, а язык он осилит постепенно, в этом даже и не приходилось сомневаться. Только вот как представить мальчонку знакомым и сослуживцам? Близких родственников практически не осталось, и это к лучшему — родители ушли друг за другом пять лет назад. Брат Филипп… С ним он никогда и не был близок, как отдалились еще в юношеские годы… Так что не нужно будет пускаться в фантазии. А вот в штаб-квартире Ост-Индской компании… Да, там не поймут, как бы и на репутации не отразился факт появления мальчика-туземца. А если сказать, что это — сын близкого друга? Может случиться, что, умирая от болезни, друг наказал ему не отдавать чужим людям мальчика? Впрочем, до прибытия в Амстердам еще столько времени, что можно придумать о Джами не одну легенду.
Корабль был снаряжен в обратную дорогу только через два месяца. Эксперты никак не могли закончить свою работу — возникла масса мелочей… А тут еще и задержка партии пряностей с Калимантана. Именно в этот момент вспыхнуло там недовольство рабов жестоким обращением! Какая жестокость? Не знают они, как ведут себя англичане! Те вообще не стали бы церемониться с недовольными… Да и князек тоже начал ворчать — цены на товар ему не нравятся… Радовался бы, что есть хоть такая — другие колонисты забрали бы весь его урожай вообще без оплаты!
Так что корабль вышел в море намного позже, чем предполагалось.
Жизнь текла без происшествий, своим чередом, оставляя позади ровные однообразные дни, как разрезанные волны за кормой корабля. Поднимаясь, словно здороваясь с носом парусника, эти волны разглаживались за кормой, смешиваясь друг с другом, как два напитка в одном стакане. И не оставалось от них той игривости, что была только что, как и не оставалось даже воспоминаний о вчерашнем дне.
В такой обстановке лучше всего лежать и думать: можно вспоминать прошлое, чтобы понять, почему именно так, а не иначе ты поступил тогда в такой-то ситуации; можно мечтать, «примеряя» на себя фантастическую идею, которая осталась в голове еще с юношеских лет… Да мало ли о чем можно думать, когда у тебя круглые сутки — досуг. Хорошо, что взял мальчонку. Занятия с ним по языку хоть как-то убивают время. А то совсем можно свихнуться от безделья.
Погода была отличная: высокое лазурное небо стояло над океаном прозрачным колпаком и словно закрывало его от предгрозовых и предштормовых знаков. Этот ярко-голубой колпак был оберегом и от других невзгод — выплесков гнева и ярости морских духов, а они нет-нет, да дают о себе знать, и конечно же — от призрака Летучего Голландца, который последнее время стал все чаще появляться возле мыса Доброй Надежды. Он словно поджидал корабли на перекрестке морских путей, чтобы похохотать потом над моряками, трясущимися от страха. Некоторые поговаривали, что даже слышали этот хохот: он похож на раскаты грома, но разве спутаешь со звуками природной стихии голос получеловека-получудовища?
Когда до Капштадта оставались сутки, не более, произошло событие, не просто нарушившее монотонность и однообразие жизни на корабле, но и вообще изменившее, если не сказать — остановившее, ее течение.
Началось все с того, что на завтрак пассажирам подали нечто между жидким омлетом и гороховой похлебкой. Кок сказал, что заканчиваются продукты. По всем расчетам, их должно было с лихвой хватить до Капштадта, а там уже можно было и пополнить запасы. Поэтому с самого утра у всех настроение было не самое радужное: небо казалось уже не таким высоким, а словно нависшим над кораблем, как колпак над клеткой попугая.
Ближе к полудню на востоке появился парусник. Он шел со стороны не Капштадта, что и не вызвало бы волнений команды, а — Мадагаскара, причем, на всех парусах, уверенно и стремительно, и — наперерез голландцам. Ветер с востока раздувал его паруса, наполняя их силой, — сегодня он был на службе у команды именно этого корабля.
— Эй, на палубе! — послышался издалека громкий голос на яванском, но с заметным акцентом, — не вздумайте палить из пушек! Не то отправитесь за сундуком сокровищ… Вам — черная метка
[183]
: собрать все сокровища и оставить их по правому борту.
«Пираты! — застучало в висках Альберта. — Надо же, как не повезло… И ведь с недавних времен Мадагаскар стал пристанищем пиратов и работорговцев… А впрочем, чему здесь удивляться, если стоит остров рядом с морскими путями, по которым и ходят туда-сюда торговые корабли? Тут и у самого ленивого появится желание полакомиться чужой добычей!»
Альберт знал, что если случаются такие встречи, не жди благополучного конца: пальнешь из пушки — и в тебя выкатят «ядрышко», так что считай — потопишь корабль. А бывало, это служилые рассказывали, что непослушных членов команды забирали с собой — или на своем же корабле матросом держали, или, что еще хуже — продавали в рабство…
— Эй, ты, старый пройдоха!
[184]
— продолжал кричать громкоголосый, видимо, он видел кого-то на палубе, — где ваш капитан? Ушел пообщаться с Веселым Роджером?
[185]
Рядом с ним кто-то расхохотался низким басом, видимо, ему понравилась шутка своего подельника.