— В Пура Деса!
[110]
В храм Брахмы!
— А еще есть Пура Пусех
[111]
, храм Вишну. И эти три храма и составляют комплекс Кахьянган Тига
[112]
.
— Да знаю я! Ты меня постоянно учишь… — Команг говорил громко и с выражением, словно рассказывал у доски стишок.
— Стоп! — перебил его Бима. Он поднял вверх руку и прислушался.
Опять что-то мерно гудело, но уже сзади, за их спиной. «До-о-о-о», — на одной низкой ноте тянулся долгий звук, не переставая.
— Я же говорил, что это ракшасы завывают… — Команг перешел на шепот, словно они его могли услышать.
— Подожди ты! — Бима не дал ему продолжить и снова прислушался. Да, шумело где-то в горах, и он начал беспокоиться.
— Команг, пойдем быстрее, нас ждут в храме… А про ракшасов… Ты же сам говорил, что они исчезают с восходом солнца…
С небольшого холма они увидели деревню. Хижины, спрятавшиеся под соломенными крышами, стояли в небольшой низине, вплотную прижимаясь к рисовым полям. А вот и крыша храма Пура Деса! Она возвышается над деревенскими строениями своими ступами — несколькими ярусами крыш. До деревни — рукой подать, так что вскоре Бима и Команг были уже на месте.
Их встретил священник в белой мантии, не закрывающей плеч и шеи, с длинным ожерельем из пальмовых листьев на загорелой груди и в высокой шапке в виде короны, украшенной золотым орнаментом. Венчал корону блестящий острый наконечник.
— Проходите, — приветствовал он гостей и направился к помещению, из которого доносились ароматы мускатного ореха
[113]
и душистого лимонного сорго
[114]
. — Называйте меня Иман Гунтур
[115]
. А вас как зовут? Вот и хорошо… Ну что же, Бима и Команд передохните с дороги и немного перекусите. Наверное, не завтракали?
Ребята молча переглянулись: неплохо было бы и пожевать чего-нибудь.
Они прошли за священником в помещение вроде столовой и, прикрыв за собой дверь, расположились на плетеных из бамбука ковриках. Здесь уже сидела миловидная девушка в зеленом саронге и нарядной желтой кебайя.
— Угощайтесь! — улыбнулась она и, сложив ладони лодочкой для приветствия, пододвинула к ним металлический поднос с небольшими кулечками в виде конусов из пальмовых листьев.
Юные гости ответили на приветствие и, сдерживая себя, неторопливо развернули кулечки. В них оказался рис с овощами и по брикетику темпе
[116]
. Блюдо было еще теплым и испускало тот самый аромат, который возбуждал аппетит еще во дворе.
— Кушайте, кушайте, я уже позавтракал. — Иман Гунтур присел рядом и отхлебнул из высокой кружки зеленый чай с корицей. — Как дорога? Не страшно было идти без проводника?
Биму подмывало спросить у священника о шуме, который он слышал по дороге, но так не хотелось отрываться от еды. К тому же, одолевало сомнение: а если хозяин храма подумает, что он просто испугался?
Иман Гунтур сам завел об этом разговор:
— Как там, в Пура Бесаких? Идут приготовления к церемонии?
— О, да, столько людей… и машин…
— Мы говорили президенту Ахмеду Сукарно, что неправильно выбран день церемонии Эка Даса Рудра. Но как перенести ее на другой день, когда уже столько иностранцев успели пригласить? Со всего мира! И вот теперь гневаются боги… Слышали?
— Так это боги? — удивленно воскликнул Бима.
— А кто же еще? Или вы думали, что это ракшасы вас пугают? — Иман Гунтур засмеялся, будто слышал их разговор на тропе.
Девушка вышла, и тут же вернулась с небольшой плетеной коробкой в руках, не длиннее тех, в которых лежали куклы, и молча подала ее Биме. Он бережно подхватил ее, словно там лежали сокровища, и подал знак Комангу: пора идти.
Уже во дворе храма Бима обратил внимание, что небо немного потемнело, как будто бы собирался дождь. «Странно, — подумал он, — с утра было так ясно… Впрочем, тропические дожди начинаются неожиданно».
Они дошли до середины холма, по которому было так легко спускаться к храму. Бима еще раз оглянулся, словно прощаясь с деревней, еще раз пробежал взглядом по зеленым рисовым полям. Он стоял лицом к деревне, когда почувствовал спиной теплую волну воздуха «келод» — со стороны гор. Это тоже показалось странным, ведь с гор обычно дует прохладный ветер… А потом произошло нечто, еще более удивительное: там, впереди, где стоит великан Агунг, а за ним — чуть пониже красавцы Абанг и Батур, прогремел сильный гром. Его раскаты были совсем не такими, как во время грозы. Они походили на огушительный хлопок, как будто лопнул гигантский воздушный шар. Но не на вершине горы, а под горой. После хлопка загрохотали камни, это взбешенный Агунг начал разбрасывать их вокруг себя. Он будто сражался с невидимым врагом, пытаясь уничтожить его. Это было не так просто, и тогда Гунунг Агунг применил другой прием: он взметнул ввысь из своей вершины мощный столб дыма, который сразу же начал закручиваться в крупные кудри, а с них посыпался черный-черный пепел.
Несколько секунд, а может быть, и доли секунды наблюдал такую картину Бима. Вторую волну воздуха со стороны гор уже нельзя было назвать теплой, она обжигала и колола тело, как будто разогрели на костре огромного ежа. Запястье правой руки до боли сжимал Команд а в левой Бима держал короб с бижутерией, как самый ценный предмет — у сердца. Всего одна мысль успела пробежать в голове: «А как же там, в Пура Бесаких, без бус?..» И его накрыл с головой стремительный поток горящего воздуха из преисподней.
Волна раскаленного воздуха была такой мощной, что два маленьких человечка, оказавшихся у нее на пути, стали двумя спичинками для великанского костра. Поток вулканических газов, пепла и камней лизнул огненным языком все, что было в долине: деревенские дома и храмы, людей, которые поклонялись богам, собак, которые до этого выли и скулили, беспокойных, кудахтающих, кур и даже… рисовые поля. Он стремительно пролетел, как и положено ветру, а за ним уже двигался лахар
[117]
. Вязкий и плотный, как бетон, лахар полностью накрыл долину…