Гурьян записал последние слова иностранного специалиста и, не поднимая головы, спросил:
— А чем вызывается это объединение?
Застывшие глаза Гирлана остановились на Вандаловской.
— Будет един машина, един руководство… Так решило «Главзолото».
Директор подошел к столу и взял географическую карту.
— А вот эти реки, болота и хребты? А расстояние около трехсот километров — это как? — Руки Гурьяна нервно дрожали.
Члены бригады потянулись к карте. Никто из них не заметил, как вошел главный инженер. Грубоватые пальцы директора скользили по хитрой паутине извилин.
Бутов не вытерпел:
— Да-а! — Слово это ударило, как брошенный с обрыва камень.
Туго обтянутые сероватые щеки Гирлана шевельнулись, но он джентльменски выпрямился и откинул тщательно причесанную голову к стене. Весь его вид говорил «Если не желаете слушать — наплевать».
Однако иностранный специалист не выдержал позы, когда Клыков подверг критическому разбору его план и историю постройки обогатительной фабрики. Сегодня он волновался. Острые глаза инженера жарко вонзились в лицо иностранца.
— Товарищу Гирлану более чем нам известна двухлетняя эпопея обогатительной фабрики, — начал он. — Вся эта история только тем и занимательна, что не успевают еще засохнуть чернила на одном проекте, как уже готовится второй и третий… А постройка стоит. Сначала проектируется фабрика на двести тонн суточной производительности, затем на пятьсот, а еще позднее — на тысячу. И теперь, когда здание фабрики выросло до крыши, когда сделаны заказы на оборудование, товарищ Гирлан предлагает новую комбинацию.
— А производственная программа чахнет, — поддержал Бутов. — Правильно… Чехарда!
Антропов видел профиль изрытого морщинами, подернутого серебряной щетиной бороды лица главного инженера. Клыков смотрел в итальянское окно на волнующиеся темно-бурой зеленью сопки и был загадочен, как они. Гурьян улыбнулся Бутову, скользнул взглядом по вытянувшемуся лицу иностранного специалиста. Клыков продолжал:
— По предполагаемому размаху работы нам нужна фабрика с пропускной способностью в три тысячи тонн, на таком типе и следует остановиться.
На улице Гурьян сказал Бутову:
— Видишь, как Иван Михайлович разошелся… А ты говорил…
— Черт их поймет… голову закружили эти спецы.
Глава шестая
1
Чад от гнилого хвороста, перемешанного с навозом, желтыми волнами вис над рудником. Чад вздымался к затянутому морозной индевью небу и исчезал в молочной мути облаков.
Так проходили ночи, а дни, считанные, как размеренные строки рождения, плавились в жарких схватках людей с природой. Из треста предупреждали, угрожали, предостерегали. Новая администрация, рудничная партогранизация и две тысячи шахтеров метались в кольце, в мучительной осаде со всех сторон.
За три недели до октябрьских торжеств на Улентуе создались ударные бригады шахтеров и старателей. Поделив на участки линию бремсберга, приискатели в поту, в криках, в перезвоне инструментов, под ледяным дыханием стужи углубляли канаву в груди сероглинистого увала. Земля упорно сопротивлялась мерзлотой, мелкими слоями камня, земля не хотела пускать людей к скрытым сокровищам.
На шум с сопок с грохотом откликались летящие по подвесным канатам бревна строевого и топливного леса. В сопках звенели топоры и пилы, с гулом и треском валились на мерзлую землю переспелые сосны, лиственницы, пихты.
На предназначенной для новых построек площади вздымались желтеющие широкобедрые яруса. Они выстраивались в порядок, напорно устремлялись к соединению с поселком. А в сумерках Яцков суетливо бегал среди грудившихся около шахт людей и женским голосом выкрикивал:
— Бутовская бригада!
— Есть.
— Пиши по кубометру на рыло…
— Мочаловская!
— По одному с соткой…
— Каширцева!
На двадцатый день канава пробороздила хребет от верха до ложбины, крутым склоном подошла вплоть к дробилке и рудохранилищу. Бригада Кости Мочалова в графике выработок за полмесяца заняла первое место после бутовской. Это было неожиданно для самих старателей. И разошедшийся Иван Морозов по этому поводу философски сказал:
— Корми меня, как коня, дык любова в землю загоню.
В ответ ему озорно посмеивались:
— Не пузырься, громобоец…
— Барина, поди, по ночам в молитвах поминаешь…
— Ша! — останавливал Бутов охочую до подковырок молодежь. И внушительно добавил: — Так человека к образу не приводят. Надо разъяснением и хлебом бить. Я раньше вас проклюнулся из материнского брюха и воспитание получил в скотопригонном институте. Жизни вы не знаете.
— Все равно, как зеркало, — подтверждал Морозов. — Они же слепые котята и ничаво не видели.
Впервые орловец понял, что за него заступаются по-настоящему, по-товарищески.
…Подача руды из главной шахты началась бремсбергом. Включение нового механизма отняло из поселка электроэнергию.
Но, помимо видимой экономии людской силы, этот способ дал возможность освободить конный транспорт.
Дробилки и бегунная фабрика впервые с основания рудника заработали с приличной нагрузкой. Главный инженер стоял с Вандаловской около бегунки, когда подошедший Гурьян лихо закинул на затылок шапку.
— Ну, как, товарищ Клыков?
Инженер снял очки, протирая их, часто замигал близорукими глазами.
— Такой способ механизации следует признать удавшимся, — с расстановкой ответил он.
— То-то. Но вы не забывайте, что отсюда мы соединим еще три шахты. Тогда эти калеки, — он указал на валявшуюся тачку, — пойдут собакам на спальни.
Директор встретился глазами с Вандаловской и почувствовал непривычный толчок в сердце. Что-то новое было сегодня в ее фигуре, в сверкающем взгляде, в звучном голосе.
Сторонясь от гремящего бремсберга, около стенки разреза пробрался Стуков, он махнул Гурьяну рукой и неистово крикнул:
— Вот как он прет!
Секретарь ударил шапкой о колено. Желтая пыль поднялась выше его бритой головы и исчезла, подхваченная ветром.
— Этого мало, — сказал Клыков. — При соединении остальных шахт с транспортером придется применить рудничные электровозы. Нужно немедленно делать заявки.
Он круто повернулся и направился к шахте «Соревнование». Стуков кивнул вслед:
— Такая башка богаче любой шахты, — он хитро улыбнулся директору. — А ты не втюрься в инженершу, смотри, Варя нашлепает…
Гурьяну вдруг сделалось весело. Он подхватил под руку секретаря.
— А знаешь, я тебе не говорил, как я вклепался…