– Ты уверена, что толкачи сработают? – спросил я.
– Уверена.
– А планёр не рассыплется? Это же музейный экспонат!
– Не знаю! Крепко сделан, и следили за ним, но теперь… не
знаю. Сестру моли!
– А…
– Все! Молчи!
Высунувшись в полуоткрытую дверь, Хелен глянула на Луизу. Та
стояла у левого крыла с горящим факелом, будто святая Диана, собравшаяся
подпалить под собой костер в устрашение язычникам.
– Готова?
Луиза молча кивнула, глядя на Хелен безумными глазами.
– Давай поджигай! Спасай Маркуса!
Словно услышав свое имя, мальчик у моих ног застонал и слабо
прошептал:
– Нет… оставьте… я тут…
От души говорит или нет? Я не знал. Я уже совсем его не
понимал. Если он не ловкий интриган, так чего же мы все ему служим? А если ему
не дорог никто из нас, так чего из-за Луизы переживает? Ведь можем и впрямь
просьбу исполнить, оставить в Хрустальном Дворце, куда с минуты на минуту
ворвутся преторианцы…
Луиза протянула факел к толкачу.
– Дальше, дальше держись, сожжет! – закричала Хелен. – И
сразу ко второму…
Запальный шнурок вспыхнул, начал разбрасывать искры.
Сестра-настоятельница метнулась под высокое брюхо машины, выскочила с правой
стороны, стала тыкать в болтающийся шнурок. Я заметил, что запалы разной длины,
видно, Хелен специально подгадывала, чтобы оба толкача вспыхнули одновременно.
Загорелся второй шнурок. Луиза опустила руку, тупо глядя на
бегущий к толкачу огонек… И вдруг, кинув факел, бросилась к кабине, распахнула
дверцу.
– Уйди! – крикнула Хелен.
– Пусти! Держать буду, не улетишь, в стену врежешься! Пусти
меня!
Вот так святая… вот так самопожертвование!
Вцепившаяся в кабину Луиза явно не запугивала. Ей хватило бы
сил, чтобы придержать с одного боку хрупкий планёр и не позволить нам нормально
взлететь. Вот только хватит ли на это духу?
– Помилуй, Господи… – только и сказала Хелен, сдвигаясь на
своем сиденье. Луиза вмиг села рядом, одной рукой уперлась в панель перед
собой, другой схватилась за плечо летуньи. Та даже не заметила этого. Толкачи
взревели, оба сразу, планёр вздрогнул, и летунья рывком повернула рычаг,
зажигая остальные заряды.
Планёр заскользил по натертому паркету, вперед, к проему.
Глава четвертая
в которой Хелен вновь демонстрирует чудеса
мастерства, но то, что делает Маркус, – все превосходит
Сколько раз я уже видел, что с людьми жажда жить делает, а
все равно не перестаю удивляться. Самопожертвование, самоотречение – это уж
больше для деяний святых и для детских сказок. Нет, оно бывает, конечно. Но
обычно в горячке боя, в приступе ярости. Тогда и впрямь – солдат простой, за
которым ни древности рода, ни дворянской чести, грудью на пулевик ложится, путь
товарищам пролагая. Тогда в горящее здание кидаются, в омут прыгают, с усмешкой
на казнь идут. Ярость! Ярость и ненависть – вот они лишь и творят настоящее
самопожертвование.
А чтобы любовь и благочестие… нет, не знаю.
Не приходилось видеть.
Думал, хоть сестра Луиза, что после светских неудач к
духовным делам амбиции свои обратила, пример покажет… Какое там.
В реве толкачей, поджигая за собой пол, мигом затянув дымом весь
зал воздухоплавания, несся планёр к выбитому Словом проему. И был он перегружен
так, как его ученые создатели и помыслить не могли. Два с половиной центнера,
даже побольше, наш общий вес. И не с планёрной полосы взлетаем, без катапульт и
канатов, а на четырех толкачах, что в общем-то совсем не для взлета
предназначены.
Сила в них была огромная, что уж тут спорить. Только главная
беда, видно, в другом крылась. Посмотрел я на крылья двойные, между которыми
грохотали огненные струи. И понял, о чем тревожилась Хелен.
Все равно что в хрупкую двуколку запрячь четырех могучих
коней. Им-то радость мчаться по дороге, невесомый груз тащить. А вот каково
легкой повозке?
Крылья планёрные, из тонких реек и растяжек собранные,
материей обтянутые, под напором толкачей выгибались и вибрировали, вот-вот
отвалятся. Весь планёр скрипел и стонал, жалуясь на злую судьбу. Казалось, миг
– и оторвутся крылья, унесутся сквозь проем, преторианцев пугая, а мы в кабине
по инерции прокатимся да и рухнем вниз…
– Луиза… – крикнул сжавшийся в ногах Марк. Хотел я ответить,
что нечего ему за настоятельницу волноваться, та пока что к Господу не
торопится, но онемел: кончился зал, мелькнули отсеченные Словом края рам, и
планёр ухнул вниз.
Падение было недолгим, и мне показалось, что Хелен сама
опустила нос планёра к земле, чтобы тут же рвануть рычаги на себя, будто
останавливая закусившего удила коня. В паре метров от земли планёр выправился и
наступил короткий, будто вечность, миг, когда «Король морей» завис, раздираемый
земной тягой и рвущимися в небо ракетными толкачами. Кто бы сейчас ни пересилил
– нам это ничего хорошего не сулило. Я видел преторианцев – доблестных Серых
Жилетов, славу державную, с круглыми как блюдца глазами; но даже невиданное
зрелище нашего взлета не выбило из них боевой дух. Они разбегались –
медленно-медленно, и доставали оружие – еще медленнее. Видно, время для меня
замедлило свой бег, так велик был страх. Один преторианец поднимал пулевик,
другой медленно замахивался тонкой блистающей саблей – и я понял, что он
дотянется, рубанет по тонкому крылу, и тогда уж нам точно конец…
Я сейчас многое бы отдал, чтобы глянуть на планёр со
стороны.
И не потому, что сидеть в кабине было смертью. Просто это
должно было быть красиво, невероятно красиво. Как в богатой детской книжке с
цветными картинками, что я однажды нашел в купеческом доме… посмотрел и не
взял, не захотел детских проклятий на свою голову, дети, они к Богу ближе, он
их чаще слышит. В той книжке была картинка с драконом – огнедышащим драконом,
взмывающим с земли, а под ним замер с поднятым мечом благородный рыцарь. И не
ясно было по картинке, кто победит, успеет ли рыцарь нанести удар или дракон
взмоет в небо и обрушится на врага. Видно, так и задумывал художник.
Сейчас мы, наверное, были похожи на того сказочного дракона,
пытающегося удрать. И – вот ведь странность человеческой души – симпатии мои
были разделены между нами и высокородным десантом, из-под носа у которого мы
убегали…
Сабля в руке преторианца пошла в удар, к крылу, как я и
думал. И в этот миг время опять ускорило бег. На сером броневом жилете
десантника вдруг образовалась вмятина, он пошатнулся и упал на спину. Пальнул,
пальнул кто-то из Хрустального Дворца, потеряв соображение от ужаса!