– Быстрее! – попросил Питер.
– В машину, Иль… Ремень закрепи!
Хелен замолкла на полуслове. К счастью, никто на огрызок
моего имени не отреагировал. Я торопливо забрался на заднее кресло, уже
привычно скорчился, завязал на животе страховочный ремень. Эх, до чего ж
неудобно…
Летунья тоже закончила проверки. Села впереди, привязалась,
повела рукой, доставая из Холода маленький цилиндр запала. Теперь я смог его
рассмотреть хорошенько – из черного полированного дерева, вроде бы разборный –
посередке шла тонкая линия, словно выдавая резьбу. Несколько металлических
штырьков выступают из донца. И что в нем, в этом запале?
Хелен закрепила сбоку карты, опустила правую руку на рукоять
справа, левой неловко подхватила рычаг управления. Крикнула в закрытое окно:
– Давай, Питер…
Секунду ее друг медлил, и у меня даже мелькнула мысль, что
Питер велит солдатам отцепить тросы… Нет, подчинился.
Планёр дернуло – так резко, что я испугался за всю хрупкую
конструкцию. Мы рванули вперед – тент, солдаты, Питер, машущий флажками
сигнальщик вмиг остались позади. Стекла кабины разом залило дождем, потом ветер
сорвал капли. Планёр несся все быстрее и быстрее, тросы с огромной скоростью
сматывались, исчезая в широких косых амбразурах башенок.
– Сестра нам в помощь! Спаси и сохрани! – крикнула Хелен. И
от этой запоздало тревожной молитвы меня обдало страхом. Вовсе она не уверена в
удаче, летунья Хелен…
Толчки прекратились. Тросы еще тянули нас вперед, но планёр
уже оторвался от дорожки и взмывал в небо. Еще через мгновение канаты
отцепились. Было невыносимо тихо – тонкое пение ветра казалось наваждением.
Внизу мелькали мокрые серые камни летного поля, вмиг ставшие крошечными
строения. Вверху колыхалось низкое небо.
– Держись, Ильмар!
Хелен коснулась запала. Как она ухитрялась все делать со
своей сломанной рукой – не представляю. Да и ногами она жала на какие-то
рычаги, словно ехала на модном бицикле.
Подо мной взревел толкач. Как барон Мюнхгаузен из сказки,
оседлавший сигнальную ракету, мы мчались на огненном коне…
– Хелен, тебе же говорили экономить…
Я осекся. Нет, неистребимо желание советовать! Неискоренимо!
Почему мы всегда знаем, как лучше сделать то, чего сами делать не умеем?
К счастью, Хелен за ревом толкача и управлением планёром
меня не услышала. Делала она с машиной что-то странное – задирала ее нос все
выше и выше, будто мы и впрямь были карнавальной шутихой, пущенной в зенит.
– Хелен… – охрипшим от ужаса голосом прошептал я. Потом
закрыл глаза. Спокойнее не стало. Умом я понимал, что мы летим прямо в небо, в
то время как все чувства утверждали, что валимся вниз. Планёр раскачивало и
кидало из стороны в сторону. Наверное, мы сейчас воткнемся в камни…
Я открыл глаза. Эх, надо было всю фляжку у Питера выпить…
Прямо над нами были тучи, и все приближались, приближались…
Словно услышав мои мысли, Хелен вдруг сказала:
– Питер сейчас ругается в голос. Он вообще в толкачи не
верит…
Сглотнув комок, я сказал:
– Скопцы – они все трусоваты…
– Что? Да не скопец он, просто дал обет избегать плотских
радостей…
Тучи приближались. Я попытался углядеть, далеко ли земля, но
небо, казалось, было повсюду.
– Хелен, тучи…
– Что тучи? Не бойся, это видимость одна, пар…
– Знаю, не дурак!
Знать-то я и впрямь знал, еще с детства, учитель в школе
многое рассказывал про научный прогресс. Вот только поди поверь в то, что тучи
– один пар, когда на глаз видно – плотные, вязкие, будто грязный снег. Врежемся
– точно застрянем! Или отскочим, и вниз… На пути с Печальных Островов небо
всюду было ясным, я об этой опасности и не думал, а сейчас…
– Хелен…
– А хорошую байку я коменданту сплела? Вот и пригодился твой
дурацкий наряд. А ты действительно умеешь рисовать?
Я застонал от стыда. Хелен, как в прошлый раз Марк,
отвлекала меня, дурака, зубы заговаривала. Ей и так несладко – вон сколько
рычажков перед ней, циферблатов. Плечи так и ходят – видно, нелегко рули
планёрные тягать, да еще со сломанной рукой. Работа летуна – и мужику не мед, а
уж для женщины… для калечной… совсем немыслимо.
– Хелен, не отвлекайся, – попросил я. – Я держусь.
Она ответила лишь через минуту, когда облака оказались
совсем рядом.
– Молодец, Ильмар…
Эта похвала придала мне силы. Сжав зубы, я сдержал крик и,
когда облачная фланель накрыла нас, не издал ни звука.
Словно в мутную воду окунули!
За стеклами стало темным-темно, лишь сзади, от ревущего
толкача, шел оранжевый свет. А за пределами его – серая муть, войлок…
– Ильмар, ты как?
– Ничего… – прошептал я. – Хелен, а выпить у тебя есть?
– Там же, где и раньше. Тот карман – для галет и фляги.
Я обернулся, нащупывая за креслом карман с продуктами. Ага…
После пары хороших глотков чуть полегчало. Я даже смог
спокойно взирать на серую муть снаружи. И впрямь – пар, туман, одна видимость…
– Хелен, зачем ты в тучи влетела?
– Надо подняться выше облачного слоя.
Она дернула рычаг, планёр толкнуло, наступила тишина.
– Что, сгорел толкач? – спросил я.
– Да. Молчи…
Казалось, Хелен всматривается, пытаясь найти в облачном
молоке что-то, ей одной понятное. Рука летуньи нависла над запалом. Собирается
еще один толкач поджечь?
– Выходим… – с явным облегчением проронила она.
И в тот же миг мир вокруг просветлел – и мы вынеслись из
облаков!
Я вскрикнул – не от страха, от восторга. Это было так
красиво… человеку просто не дано видеть такую красоту.
Под нами тянулись облака. Сплошной пеленой, во весь
горизонт. Только уже не серые, тоскливые, а белые, будто снег. Под нами
раскинулось бесконечное заснеженное поле, холмистая равнина, которой никогда не
касалась человеческая нога. Причудливые завитки, застывшие фонтаны, ленивые
водопады облачной пены… А над всем этим – ослепительное голубое небо и яркое
солнце.
– Хелен… – прошептал я. – Как красиво, Хелен…
Облачное море под нами жило своей, неторопливой и
размеренной жизнью. Текли ленивые воздушные реки, крутились облачные омуты,
снежной пылью проносились прозрачные клочья тумана. По белой равнине неслось
темное пятнышко, легко перескакивая через самые огромные гряды. Мгновение я
вглядывался в него, пытаясь понять, что за птица взвилась над облаками, а потом
крикнул: