Мебель тоже была дорогая, пышная, а уж кровати – низкой,
широкой, с железными шариками, украшающими спинки, – в спальне богатого повесы
стоять, а не у священника…
И запах – да что ж это, сплошные благовония и духи разлиты в
комнате? Куда такое годится?
Но когда я увидел самого епископа, все насмешливые и
неодобрительные мысли разом вылетели из головы.
Епископ амстердамский, брат во Сестре Ульбрихт, был
парализован. Он сидел в легком деревянном кресле на колесиках, одетый в одну
ночную рубашку. Еще не старик, хоть и пожилой, но весь высохший, прикрытые
пледом ноги тонки и неподвижны.
– Подожди там, брат Кастор… – сказал епископ.
Священник за нашей спиной молча вышел, прикрыл дверь.
– Добрый вечер тебе, брат Рууд, – вполголоса сказал епископ.
– И тебе, незнакомый брат. Прости, что не встаю, но я ныне и перед Пасынком
Божьим не встал бы…
Я рухнул на колени. Подполз к епископу, припал губами к
слабой руке:
– Благословите меня, святой брат. Благословите, ибо я грешен
и нечестив.
Шел от брата Ульбрихта тяжелый запах болезни. Вот почему так
духами в комнате пахнет – чтобы запахи немощного тела отбить… И вот почему
опочивальня рядом с канцелярией – нет у епископа сил и здоровья двигаться.
– Прими мое прощение, – спокойно сказал епископ. – Как звать
тебя, брат?
– Ильмар, Ильмар Скользкий. Вор.
Рука епископа дрогнула.
– Ты тот самый Ильмар?
– Да, святой брат…
– Рууд?
– Это он, ваше преосвященство, – отозвался священник. – Я
спросил все, что было в скрытом послании, и он сказал так, как должно.
Слезящиеся глаза брата Ульбрихта всмотрелись в меня.
– Засучи правый рукав, брат Ильмар.
Я подчинился.
– Откуда у тебя этот шрам?
– Это с детства, ваше преосвященство, – прошептал я. – Упал
с дерева. Я всем говорю, что это след от китайской сабли, но вру. На самом деле
– шрам от острого камня.
– Что ты унес из языческого храма в Тессалониках, семь лет
назад?
– Там не было ничего ценного, святой брат… Несколько древних
свитков, я не смог их прочитать, и никто не дал хорошей цены… я пожертвовал их
храму Сестры в Афинах…
Брат Ульбрихт улыбнулся:
– А если бы тебя дали хорошую цену?
– Продал бы, ваше преосвященство. Я грешен.
– Мы все грешны… – Епископ посмотрел на Рууда. – Милость
Сестры с нами, брат. Это действительно вор Ильмар. Я знаю и другие вопросы… но
это уже не нужно. Это Скользкий Ильмар. Вор из воров, искусник, грабитель
древних могил…
– Прости меня, святой брат…
– Ты прощен. Уже прощен. Отвечай на вопросы, и все с тобой
будет хорошо.
Откуда в его слабом теле бралось столько силы? Я сразу
успокоился, будто глупый ребенок, впервые вкусивший таинства веры…
– Брат Рууд, кто еще знает о нем?
– Никто, брат Ульбрихт. Ильмар исповедовался… и я понял, кто
рядом со мной.
– Рука Сестры… – снова сказал епископ и сложил руки
лодочкой. Я последовал его примеру, и минуту мы молились вместе молча.
– Скажи, Ильмар, где принц Маркус?
– Я не знаю, святой брат…
– Отвечай правду, Сестра слышит тебя через меня.
– Я не знаю, брат Ульбрихт! Тогда, на побережье, он словно
сквозь землю провалился! Я пытался его найти, но не смог.
– А зачем ты его искал?
Я пожал плечами. Если уж Сестра меня сейчас слышит, то и
видит, наверное. Поймет. Что я могу сказать, как объяснить? То ли привязался я
к мальчику, то ли объяснений хотел, то ли помочь собирался…
– Отвечай, Ильмар.
– Не знаю. Зла я ему не хотел.
– И правильно делал. Проклят будет во веки веков тот, кто
убьет его, ввергнут в холод адский, в пустыни ледяные… а уж о земном наказании
слуги Сестры озаботятся!
Я вздрогнул. В глазах епископа блеснул такой яростный огонь…
такая святая вера! Словно не о мальчишке, родными преданном, Домом проклятом,
говорил, а об одиннадцати предателях, Искупителя толпе отдавших…
– Не бойся, Ильмар… – Епископ почувствовал мое
замешательство. – Не к тебе мой гнев. Так ты не ведаешь, где Маркус?
– Нет.
Епископ вздохнул. Задумался. Брат Рууд стоял в сторонке,
беззвучный, неподвижный, словно и дышать разучился.
– Не может быть, что ты случайно сюда пришел… рука Сестры
тебя вела… Брат Ильмар, скажи, что тебе дал мальчик?
– Титул…
– Тщета! Что еще?
– Кинжал.
– Покажи мне его.
Брат Ульбрихт повертел кинжал, вгляделся в узоры на рукояти
и лезвии, в свирепый профиль выгравированного орла. Движения были умелы и
осторожны – видно, побывал он в страже храмовой, имел сноровку с оружием
обращаться.
– Да, да… и впрямь кинжал Дома… – без всякого интереса
произнес он. Вернул мне оружие. – Все?
– Все, святой брат.
– Скажи, а мальчик научил тебя Слову?
– Нет.
– Ты хотя бы слышал, что он произносит, когда тянется в
Холод?
– Нет… он одними губами шептал…
– Движения рук? Позу? Интервал времени между Словом и
Холодом?
Я молчал, сбитый с толку неожиданным потоком вопросов.
– Ваше преосвященство, – заговорил Рууд. – Искусный
магнетизер, полагаю, способен погрузить Ильмара в сон, и тот вспомнит многое.
– Да, возможно…
Епископ будто ослаб. Не оправдал я его надежд… а не велит ли
он сейчас выставить меня из храма – прямо на площадь, к разъяренным стражникам?
– По крайней мере мы узнаем интервал и двигательную фазу
Слова, – рассуждал Рууд. – А возможно, что в магнетическом сне Ильмар сумеет и
прочитать речевую формулу по губам мальчика…
– Это все равно ничего не даст, – возразил епископ. –
Ничего…
– Но Сестра привела Ильмара к нам!
– Возможно, для того лишь, чтобы мы укрыли Ильмара. Он
заслужил покровительство Сестры хотя бы тем, что спас Маркуса с каторги.
– Но если хоть малейший шанс…