А папа в это время рыбачил.
Затем мама разожгла костёр, и они стали играть в первобытных людей, у которых на ужин огромный фаршированный мамонт. Ну не такой уж чтобы очень огромный.
Вернее, небольшой такой, размером с рюкзак. И такой же синий. Его ещё дома бабушка нафаршировала, а мама теперь доставала из мамонта лук, чеснок, яйца и огурцы, пряники и хлеб, помидоры и соль, конфеты и бутерброды с колбасой. Разложив этот фарш на стол из листьев, шкуру мамонта бросили в лодку: вдруг ещё пригодится.
А папа в это время рыбачил.
Костёр уже прогорал, и пора было запекать картошку.
И папа в это время пришёл.
– В этой речке рыбы нет! – хмуро сказал он. – Ни одной.
– Ты сам у нас вместо золотой рыбки, – попыталась утешить его мама.
– А если начнётся шторм и нам придётся остаться на острове на всё лето, я не смогу вас прокормить! – не утешался папа.
– Ничего, – сказала Даша, – у нас мама есть. И ещё мамонт.
– И пол ведра картошки. Кажется, ты в детстве её прекрасно пёк, – и мама пододвинула к папе картошку.
И папа, вспоминая, какую вкусную картошку он пёк много лет назад, стал закапывать её в угли, укрывать, укутывать, подтыкать ей одеял ко и петь колыбельную песенку. Когда набегавшийся Илюшка, уснувший на разостланном покрывале, открыл глаза, картошка была готова. Они отламывали чёрную хрустящую корочку и добывали горячую мякоть, рассыпчатую, душистую. И смеялись друг над другом, чумазые.
Но пришло время прощаться с маленьким островом, на котором опять долго-долго не будет ни фей, ни индейцев, ни мамонтов, а будут только птицы. Папа погасил костёр. Даша с мамой собрали весь мусор в пакет. И лодка отчалила.
– А сейчас самый опасный участок пути, – сказала мама. – Слышите шум? Это быстрина.
Река, огибая остров с двух сторон, опять соединялась, сталкивалась сама с собой, на радостях поднимая большие волны, которые несли прямо к скалам. Папа крепко взялся за весла, дети притихли. Мама говорила папе, каким веслом грести, и вдруг замолчала, глядя на скалы.
– Что это? Водяной?
От расщелины в скале шла прямо на лодку большая волна с белой пеной на гребне. Шла против течения.
– Ох ты! – крикнул папа, налегая на вёсла. В прозрачной воде уже был виден тёмный плавник и широкая спина огромной рыбины.
– Акула! – закричала Даша.
Рыба была размером с лодку. Мама побледнела, как пена на волне, схватила Дашу с Ильей и с резиновых подушек посадила их прямо на дно лодки.
Папа грёб, как сумасшедшая утка, если бы той пришлось убегать от крокодила или какого-нибудь морского змея. Но лодка двигалась к противоположному берегу медленно, с трудом сопротивляясь волнам.
Огромная рыбина была совсем близко. Она, наверное, сначала хотела напасть на лодку, но потом почему-то передумала. Рыба отвернула в последний момент, задев дно надувного судна только хвостом, и помчалась, как катер, дальше. Как крылья, взметнулись вверх вёсла. Лодку качнуло на большой волне, бросило вперёд, подальше от скал. Рыбина словно вытолкнула непрошеных гостей со своей быстрины.
Мокрый папа молча зарулил в тишинку и опустил вёсла. Даша с Илюшей перебрались с мокрого дна на такую же мокрую резиновую подушку. Мама сняла мокрые очки и протёрла мокрым платочком стёкла. Было тихо. Только щебетали птицы и раздавалась какая-то странная, неземная музыка. Это пел ветер, задевая леску лежащей в лодке удочки. Все ещё немного помолчали, отдышались, а потом хором принялись кричать:
– Ыба! Ыба!
– Это что, акула, да? Или это кит? Она бы могла нас проглотить!
– Таймень это! Таймень! А может, и нельма, раньше в Чарыше нельмы водились. Царь-рыба! А ты говоришь, рыбы в реке нет!
– Теперь я на этом даже настаиваю. Этот таймень всю остальную рыбу просто сожрал.
– Первый раз такую громадину вижу!
– Он всю рыбу съел, а теперь хотел нас съесть!
– Ам-ам! Ыба ашая!
Ещё долго над рекой звенели возбуждённые голоса. Да и вернувшись домой, путешественники не могли успокоиться, рассказывая всем подряд про чудо-рыбу.
– Надо каждый день на рыбалку ездить, – сказала перед сном Даша. – Я очень люблю печёную картошку.
Глава 13. Сначала было лето
Семья – это словно матрёшки. Дети – самые маленькие матрёшки. Они появляются из матрёшки-мамы. Мама появляется из бабушки. Бабушка из прабабушки. А прабабушка – из своей мамы, которую и вовсе называют прапрабабушкой.
Дашу давно интересовало, откуда взялась самая первая бабушка на свете и зачем вообще нужны папы. Про пап она недавно поняла. Папы необходимы для сильного раскачивания на качелях, и для лазанья по крышам, и чтобы тяжести переносить. Детей, например, если они вечером сильно устанут и сами идти уже не могут. А про бабушку Даша в садике спрашивала, но воспитательница какую-то глупость сказала, что, мол, первая бабушка появилась из обезьяны. Даша с Ильёй в зоопарке были, на обезьян смотрели, но что-то не заметили, чтобы из них бабушки получились. Ну, дедушки ещё туда-сюда, но уж точно не бабушки. Мама сказала, что есть ещё одна версия происхождения бабушек: их сделал Бог. В это Даше тоже верилось с трудом. Потому что и Бога должен был кто-то тогда сделать. Есть же у него мама с папой? А значит, и какая-нибудь Божья бабушка должна быть. К своему вопросу о бабушках Даша вернулась, когда они шли с мамой по деревне в гости. Из каждой калитки, из-за каждой ограды, из всех дверей смотрели на них совершенно незнакомые люди и говорили: «Здравствуйте». Ещё говорили: «С приездом!», и «Что же вы такие худые?», и «Как вам там, в городе, живётся?» Мама Даше рассказывала, кого как зовут и почему их все знают. Даша быстро запуталась, но сделала вывод, что все люди ей и друг другу родственники, хотя и незнакомые и очень далёкие. Тогда она и вспомнила про самую первую бабушку на свете. А потом они к ней пришли. К самой первой бабушке. Это Даша сразу поняла, потому что бабушка была очень-очень старенькая. Она даже росла уже не вверх, а гнулась к земле. И чтобы совсем не перевалиться головой вниз, бабушка опиралась на клюку. На ногах у неё были валенки, хотя стояла середина лета. Бабушку звали Вера Ивановна.
Мама сказала, что эта бабушка давным-давно работала учительницей. Тогда школа была при церкви. А потом церковь сожгли. И школу вместе с ней. Те, кто это сделал, хотели показать, что они сильнее всех на свете, и даже сильнее Бога, которого, может, и на свете-то нет. Ведь никто его не видел. Что тогда доказывать – непонятно, вот дураки. Могли бы просто соревнования устроить, бег в мешках или борьбу, например.