Парламент Ее Величества - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Шалашов cтр.№ 37

У кого другого от такого удара напрочь бы выбило дух (или оказалась бы сломана шея), но этот был словно заговоренный. Немец, успевший высвободить ноги из стремян, ухитрился выскочить из седла и упасть на землю. Перекатившись, вскочил на ноги и потянулся за шпагой. Поморщился от боли – все-таки ударился сильно и правая рука оказалась сломана, – но не растерялся, а перехватил шпагу в левую руку. Оценив ситуацию, встал за телом бьющегося в агонии коня.

Вадбольский, подскакавший к немцу, длинно выругался. Думал – сейчас просто рубанет сверху, но не получилось – подъехать ближе мешал конь. Пришлось соскакивать с седла и принимать бой.

Пока Ванька сражался со своим противником, капитан Бобылев перезаряжал пистолеты. Не медлил, но и не торопился. Да и куда сейчас торопиться? С беглецом Ванька разбирается (вон, звон шпаг доносится), а два его супротивника лежат на земле, рядом с убитой лошадью. Один – так уже мертвый совсем, а второй, упавший с коня, шевелится. Надобно будет добить, но это потом.

Спешившись, капитан подошел к кибитке, у которой уже стоял Мишка с разряженной фузеей.

– Открывай, – приказал капитан холопу, и тот откинул кожаную дверцу.

Капитан напрягся, ожидая, что в кибитке окажутся бабы и дети. Знал, что у фаворита царицы есть жена и дети в Митаве.

В возке были сложены дорожные сундуки, мешки непонятно с чем, мягкие тюки. Не иначе – вещи немцев. А может, барахло герцогини Курляндской? Ну, стала герцогиня царицей, но не пропадать же добру?

Рукой, в которой он держал пистолет, Бобылев отер с чела пот. А что бы стал делать, если бы в кибитке оказались бабы и детишки? Поднялась бы рука-то?

Послышался чавкающий звук – словно ударили мокрой тряпкой по забору. Вскинув голову, капитан увидел, что холоп добивает прикладом раненых. «Правильно делает!» – похвалил он Мишку и вспомнил про Ваньку. Что-то там тишина нехорошая…

Вскочив в седло, Бобылев помчался вперед. Подскакав, увидел страшную картину: Ванька, князь Вадбольский, сидел, прислонившись спиной к дереву, пытаясь зажать рану на животе, неподалеку лежал немец, с Ванькиной шпагой в груди. Спешившись, подскочил к раненому товарищу. Посмотрел на рану. Да, хреново дело…

– Ванька, ну как же ты так? – с досадой сказал капитан.

– Вишь, ловок немец-то оказался, – глухо отозвался прапорщик. – Я его колоть стал, а он увернулся, да нога у меня подвела. Оскользнул, а он, гад такой, всю брюшину мне распорол. Но пока порол, я его тоже достал!

Капитан еще раз посмотрел на рану товарища. Перевязать, что ли? Да и толку-то? Вон, уже и кишки лезут.

– Эх, правильно ты говорил – не надо было пить дураку, – невесело ухмыльнулся Ванька. – А теперь вот подыхать буду.

– Вань, ты так не говори. Щас забинтую, так заживет все как на собаке.

– Андрюха, выпить дай, – попросил Ванька.

– Вань, куда там тебе пить-то? – чуть не со слезами сказал капитан, но флягу подал.

Вадбольский, из последних сил приложился к горлышку.

– Дай-ка хоть губы смочу. Вот, стало быть, как вышло-то… Ни турок не убил, ни швед, а тут – какой-то немец. – Слегка оживившись, князь помотал головой, словно в восхищении. – А немец-то хорош! С коня упал, рука сломана, а отмахивался – как здоровый! Не, правильно я сделал, что немца убил! Ты, Андрюха, подумай – ежели хер немецкий раненый так дрался, так что бы он здоровый-то сотворил?

– Щас, погоди, перевяжу тебя чем-нить, – решился-таки капитан, раздумывая – где взять полотно? От нижней рубахи, что ли, оторвать?

– Неча, все одно помираю. Эх, был бы не пьяный, я бы его… Это ты, Андрюха, виноват!

– Я?!

– Ну на хрен ты мне наливал-то? Знаешь ведь, что до водки с вином я сильно падкий. Не наливал бы, так все бы и обошлось.

Капитан едва-едва не сказал Ваньке что-нибудь такое, этакое, но не стал. Умирает человек, что с него взять?

– Дай-ка еще отхлебну. – Выпитое впрок не пошло. Прапорщик закашлялся, застонал, а скоро его глаза остекленели.

Капитан глухо прорычал и провел ладонью по лицу покойника, закрывая тому глаза.

– Эх, Ванька-Ванька, – вздохнул Бобылев.

Только сейчас заметил, что руки были в крови. Попытался очистить их снегом, не получилось. Пришлось оттирать липкую жижу о кафтан друга – ему-то уже все равно.

Ваньку – пьяницу и забияку – было жаль. Но где-то в глубине души капитан почувствовал облегчение. Вадбольский, он и по трезвому делу болтун изрядный, а уж когда пьяный, так язык у него, что хвост коровий. Разболтает. Жалко Ваньку, но с мертвым оно спокойнее…

Когда капитан подошел к нему, немец был еще жив. У него еще хватило сил, чтобы спросить:

– Варум? [36]

Немецкого языка (да и других языков тоже) капитан не знал, но догадался, что немец спрашивает, зачем его убили? А что тут ответишь? Разве всегда убивают за что-то? Иной раз убивают, потому что по-другому нельзя.

– Ну тебе-то уже какая разница? – грубовато отозвался капитан, а сам, в свою очередь, спросил: – Ты что ли, Эрнст Бирон?

Немец только прикрыл глаза, давая понять, что это именно он. Потом, открыв глаза, попросил:

– Мой конь есть ранен. Он умирать. Нужен добить!

– Ишь ты! – удивился Бобылев. – Лошадь, стало быть, жалеешь?

– Лошадь есть чудо природа! Лошадь лучше, чем человек!

– Твоя правда, – не стал спорить капитан.

Вороной конь лежал на боку и всхрапывал. Показалось, что он плачет. Перекрестившись, гвардии капитан вытащил из седельной кобуры пистолет, которым немец не успел воспользоваться, вложил ствол в ухо коню и нажал на спусковой крючок.

– Данке шён, – поблагодарил его немец.

– Битте шён, – отозвался капитан. Ухватываясь за рукоять Ванькиной шпаги, пожелал: – Ну, царствие тебе небесное, Эрнст Бирон!

Клинок, зажатый ребрами, словно тесными ножнами, сидел плотно. Пришлось поднатужиться. Хлынула кровь, а немец захрипел, дернулся и наконец-таки умер.

Осмотрев поле боя, обшарил еще теплое тело немца. Приятно порадовал кошелек у пояса. Красивый, вышитый бисером и золотой ниткой. По весу судить – рублей пятьдесят, не меньше. Рубли там или талеры, можно и потом посмотреть. Хотя… Лучше сразу. Не стоит кошелек у себя оставлять – кто знает, не сама ли Анна вышивала? Стал пересыпать в свой и чуть не завыл от счастья. Пятьдесят золотых дукатов! Это же, жалованье за пять лет! Еще раз порадовавшись, затоптал кошелек в снег. Во внутренних карманах бумаги – ну, нехай там и лежат. В боковом – золоченые часы, на золотой же цепочке. Эх, хорошие часы, дорогие. Верно, не меньше ста рублей стоят. Подумав немного, капитан шмякнул часами о ближайшую елку и кинул подальше. Оставить – холопы возьмут, а вещица приметная. Может, царица их и дарила? Скрипя зубами от жадности, снял с перстов убитого дорогие кольца. Но выкинуть не хватило душевной твердости. Подумав, спрятал в карман. Потом, втихую, куда-нибудь да кому-нибудь и продать можно. Вздохнул – почто часы-то выкидывал? Надобно было припрятать, а потом как-нибудь и продать. Ну да поздно уже.