— Жалеешь об этом?
— Это же неудача, не так ли? А неудачи не нравятся никому. Я женился в уверенности, что мы будем вместе, «пока смерть не разлучит нас», и, видит Бог, я пытался. Однако мне следовало прежде подумать о том, что моя жизнь — это в первую очередь возможность летать и что рано или поздно ей надоест, что муж все время витает в облаках. Какая женщина выдержит это постоянное напряжение: то ли я вернусь к ужину, то ли ей принесут кусок обугленной плоти?
— Вовсе не обязательно, чтобы это случилось. Ты двадцать лет занимаешься своим делом — и до сих пор жив.
— Да, конечно! Залатанный, но живой. Тем не менее Вирджиния не может забыть, что из шести пилотов, входивших в состав нашей акробатической труппы, когда она со мной познакомилась, я единственный, чьи кости еще не лежат в земле. А я ее люблю и поэтому считаю, что несправедливо причинять ей страдания и дальше.
— А ты не думал о том, чтобы завязать с полетами?
— Раньше — да, думал! — воскликнул Король Неба. — Несколько месяцев назад мне пришла в голову мысль о том, что брак важнее моей работы, но сейчас я знаю, что не остановлюсь до тех пор, пока не вернусь на вершину той горы. А значит, так или иначе буду продолжать делать жену несчастной. Я считаю, что она этого не заслуживает.
А дождь все шел.
Он лил и лил, несильно, но без перерыва, монотонно и настойчиво, как обычно бывает в тропиках, где время, казалось, останавливается и всякая деятельность прекращается в ожидании того, что воде наскучит надоедать миру своим заунывным пением.
Однажды утром они обнаружили, что у них появилась компания.
Десятка три обнаженных туземцев, вооруженных луками и острыми стрелами, расселись вокруг самолета. Они глядели на него, не приближаясь, не делали при этом ни одного движения и не произносили ни слова.
Можно было принять их за живые изваяния или часть пейзажа. Они выказали полное равнодушие к присутствию белых людей. Их внимание было полностью приковано к диковинной «птице»: возможно, они не раз замечали, как она кружила в небе над их территорией.
В свою очередь, Джимми Эйнджел и Дик Карри, лежа в гамаках в полуметре от земли, не сводили взгляда с визитеров, не зная, как поступить. Наполовину скрытые завесой дождя, которая стекала с брезента, натянутого от края крыла до хвоста самолета, они затаились в этом крошечном — не повернуться — подобии палатки.
— Что будем делать? — заволновался автогонщик под впечатлением от воинственного вида невозмутимых индейцев.
— А что, по-твоему, мы должны делать? Ничего.
— Почему бы тебе с ними не поговорить?
— И что, по-твоему, я им скажу? Они наверняка не понимают ни слова по-испански, а я не имею представления, из какого они племени. С одинаковой долей вероятности они могут оказаться как мирными пемонами, так и людоедами вайка или таинственными гуаарибами, которые обитают в самой глубине гор.
— Людоеды вайка? — ужаснулся тот. — Каннибалы?
— Откуда я знаю? Сиди тихо, может, им наскучит. Ясно, что их интересует самолет.
— И как скоро им наскучит?
— Не имею представления.
В середине дня индейцы продолжали сидеть на том же месте и практически в той же позе, и Дик Карри не мог скрыть своего беспокойства.
— Но что это с ними такое? — спросил он. — Что их так заинтересовало?
— Самолет… — уверенно ответил друг. — Я сам, когда впервые увидел самолет, рассматривал его четыре часа кряду — притом что я уже видел автомобили и знал, что он представляет собой мотор и кусок металла. — Он поднял руки вверх ладонями наружу, словно это все объясняло. — Представляешь, что он должен значить для людей, которые ничего, кроме деревьев, никогда не видели!
— Может, они думают, что это какое-то божество?
— Кто знает? Это что-то, что летает, и сомневаюсь, что в их мифологии упоминается предмет, способный подниматься выше облаков. Возможно, они считают нас полубогами или рабами большой птицы, но, что бы они о нас ни думали, будет лучше, если они не догадаются, что мы простые смертные.
— Они на нас нападут?
— Да хватит уже, Дик! — не выдержал пилот. — Я знаю о них столько же, сколько и ты, и уверяю тебя, что у меня самого поджилки трясутся, как, наверное, и у тебя! Пока они будут сидеть там, не шелохнувшись, и таращиться, мы останемся живы. А дальше — как Бог даст!
— А если они ждут, когда стемнеет, чтобы нас прикончить?
— А что им мешает сделать это сейчас?
— Не знаю. Может, они предпочитают убивать в темноте…
Наступила ночь, и ничего не произошло.
Мрак казался, как никогда, непроглядным.
Рассвело, а они все еще были здесь.
На том же месте и в той же позе.
Прошел еще один день.
Они не разговаривали, не ели, не пили.
Да живые ли это люди?
Еще одна ночь.
И еще один день.
Три дня и три ночи индейцы сидели как вкопанные, почти не шевелясь, даже не моргали, словно присутствие механического чудовища их заворожило, и все это время обоим путешественникам приходилось точно так же неподвижно лежать в гамаках. Даже свои естественные надобности они были вынуждены справлять под покровом темноты, выкопав в грязи руками что-то вроде отхожего места.
Они не осмеливались развести огонь, а по ночам по очереди дежурили, держа оружие под рукой, хотя и понимали, что в случае нападения их шансы на спасение равны нулю, ведь стоило принять во внимание численное превосходство и вооруженность гостей.
Затем, вечером четвертого дня, туземцы исчезли так же бесшумно, как и появились.
Слава богу!
Кто это были?
Откуда они взялись и почему вели себя столь необъяснимым образом?
Ни Джимми Эйнджел, ни Дик Карри так и не нашли ответа на эти вопросы, потому что никто — ни искатели золота, ни военные, ни миссионеры — не были в состоянии дать разумное объяснение такому поразительному поведению.
В конце концов, важно было то, что их не тронули.
Оба «белых человека» порядком струхнули, замерзли и оцепенели, но остались живы и зверски проголодались.
А между тем запасы провизии подошли к концу.
У них не осталось даже жалкой банки фасоли, заплесневелой галеты или горстки риса, чтобы кинуть в закопченную кастрюлю. В этих пустынных местах было бесполезно и пытаться раздобыть хоть что-то, что можно было бы положить в рот.
— Что будем делать?
Оставалось только либо умереть с голоду, либо попытаться взлететь.
Естественно, они выбрали второе.
Друзья собрали вещи, тщательно изучили консистенцию и глубину грязи, в которой утопали колеса. Объявив, что на всем протяжении импровизированной взлетной полосы почва имеет одинаковые характеристики, Король Неба скрыл горькую правду: что их шанс оторваться от земли равен одному из тысячи.