Личный лекарь Грозного царя - читать онлайн книгу. Автор: Александр Сапаров cтр.№ 15

Но в конце концов все преграды были устранены, и в результате я сейчас закончил мытье рук по методу Спасокукоцкого и приступил к их дублению спиртом.

После этого на меня надели стерильный халат, а затем перчатки.

Больному уже был начат наркоз, в его правом предплечье торчала большая грубая игла, к которой была подсоединена трубка капельницы. На штативе висела двухлитровая бутылка с физраствором. На другой руке была манжетка для измерения артериального давления. Операционное поле было отграничено и обработано.

Сегодня вместе со мной у стола стояло несколько человек, два ассистента, которые вместе со мной будут принимать участие в операции, один дающий наркоз и последний, следящий за пульсом, давлением и капельницей.

Я протянул руку – и в ней мгновенно оказался скальпель, вздохнул и, прочитав короткую молитву, начал делать разрез.

Срединный разрез в верхней трети живота был сделан, рана просушена, брюшина подшита, и сейчас в рану были вставлены расширители, и один ассистент теперь выбыл из участия в операции – его задача держать эти зеркала.

В моих планах была простая гастроэнтеростомия (подшивание кишки к желудку), Ходкевич был крайне истощен и ослаблен, поэтому мне хотелось завершить операцию как можно быстрее. Тем более что я совершенно не представлял, что меня ждет, когда я дойду до больного органа. Мне по-любому вряд ли удастся понять, что там – онко– или обычный язвенный стеноз. И я решил делать заднюю позадиободочную гастроэнтеростомию по Петерсену. Кажется, он сделал ее еще в девятнадцатом веке, так что я всего лишь ненамного опережу его в этом.

Сейчас по моей команде ассистент отвел сальник вместе с поперечно-ободочной кишкой вверх. Я протянул руку, и в нее лег мягкий кишечный зажим, который я наложил на петлю тонкой кишки. В это время раздался голос другого ассистента:

– Давление начало падать, сейчас сто на восемьдесят.

Я скомандовал:

– Прибавь капельницу, темп – одна капля на счет «сто один», – и продолжил свое дело. В мою руку лег опять скальпель – разрез в брыжейке поперечно-ободочной кишки, и в этот разрез выводится часть задней стенки желудка и вновь накладывается мягкий зажим. Я свел зажимы вместе, и отграниченные ими участки кишки и желудка были совмещены, опять скальпель, разрез желудка и кишки, тщательный туалет вокруг – и у меня в руках иглодержатель, двухрядным швом ушивается анастомоз между желудком и кишкой. Разрезанные края брыжейки подшиваются к желудку. Все, быстрая ревизия брюшной полости – и мы выходим из нее. Ушиваю наглухо разрез брюшной стенки и командую прекратить наркоз. Слушаю рапорт ассистента: давление восемьдесят на шестьдесят. Пульс девяносто.

Ну вот и все, теперь пища из желудка у моего пациента пойдет не в двенадцатиперстную кишку, а в тонкую, это, конечно, чревато развитием всяких осложнений в будущем, но сейчас оно не так важно, важно то, что он будет жить.

Я стянул перчатки с рук, локтем вытер пот со лба.

Эх, где вы, мои девочки, которые так ловко делали это во время операций в моей прошлой жизни.

Видя, что мы отошли от стола, племянник Ходкевича подошел к нам и, боязливо косясь на зашитый разрез в животе своего родственника, спросил:

– Сергий Аникитович, так жив мой дядька остался?

– Операция прошла хорошо, видишь же, что дышит. Но пока еще ничего не известно, вот дня два-три пройдет – тогда и посмотрим.

Все еще спящего Ходкевича вынесли из операционной, а я начал приводить себя в порядок после двух часов, проведенных у операционного стола.

Теперь только надо надеяться, что, как и в случае с Антонием, все обойдется благополучно. Мои помощники суетились вокруг больного, укладывали его удобнее на кровати. Мне пока здесь было делать нечего, и я, как всегда раздраженный отсутствием часов на стене операционной, решительно пошел к себе в кабинет, достал пачку чертежей и отправился к своим мастерам.

Когда вышел на улицу, я в который раз подумал, что пора мне прикупить земли для моих производств. Хотя кузница у нас была на задах, ближе к ручью, но стук, постоянно доносящийся оттуда, раздражал всех. Наш главный мастер молодожен Кузьма занимал теперь каменное строение, в котором еще в прошлом году стояла стекловаренная печь. Мы разделили его на несколько небольших помещений, в которых теперь было царство оптики. На столах лежали чертежи линз, медные оправы, различные инструменты и приспособления для шлифовки.

Когда я вошел, там стоял громкий ор, молодой парень при шлифовке испортил линзу, и, похоже, сегодня у конюха будет работа – помахать розгами.

Увидев меня, все вскочили и поклонились. Я уже почти отучил своих работников каждый раз падать на колени.

Кузьма многообещающе посмотрел на своего помощника и махнул рукой, тот живо выскочил в двери.

– Вот, Кузьма, принес я тебе кое-что, посмотри, я эту штуку уже год обдумываю, а сейчас наконец до тебя с нею добрался, – сказал я и положил на стол чертежи.

Кузьма с любопытством взял бумагу в руки и стал разглядывать.

Когда-то в детстве отец мне подарил оригинальный конструктор: в большой коробке лежали детали часов-ходиков с кукушкой, работавшие от небольшой гирьки на цепочке. И сейчас на бумаге было тщательно начерчено все, что осталось в моей памяти от тех времен. Хорошо, что я неоднократно разбирал и собирал эту конструкцию, и большую часть ее мне удалось вспомнить. Самое интересное, что эти часы вполне точно ходили и работали несколько лет, пока их не доломал мой младший брат.

Я надеялся, что мой ювелир сможет выточить шестеренки, которых в этом механизме было всего шесть, про кукушку и свисток я пока не вспоминал.

Кузьма внимательно изучал рисунки и затем спросил:

– Сергий Аникитович, ведь это часы такие? А их в такой размер, как здесь нарисовано, надо делать?

– Кузьма, там же размеры указаны, чего спрашиваешь, конечно, в такой, я тебе все размеры шестеренок посчитал, но все равно, наверно, придется где-то что-то менять, – вот малая стрелка должна за двенадцать часов пройти круг, а большая за это время целых двенадцать.

– А как же, Сергий Аникитович, ночные часы они будут измерять?

– А будут они, Кузьма, измерять ночные часы так же, как и дневные, нет для них в этом разницы.

– Интересно, наверно, поэтому тут и устройство проще, чем в тех часах, которые, я видел, для Новгорода делали, там ночные часы и дневные разные, как и положено, и они совсем не так работали. Сергий Аникитович, нету тут ничего сложного, думаю, справятся подмастерья мои с этой работой. Я сейчас все над телескопом размышляю, про который вы говорили, но пока у Дельторова стекла такого не получается, чтобы большую линзу сделать, уже несколько раз привозили, шлифую, а в нем только разводы радужные и не видно как следует. Может, ты, Сергий Аникитович, что ему подсказать сможешь? И еще почти все термометры, что мы тогда, еще летом, сделали, у Антохи побили. Хорошо, что хоть ртуть собрали и привезли. Так ты их отругай, Сергий Аникитович, сколько можно эти термометры ломать! Их, конечно, нетрудно делать, но уж больно работа надоедная. И ведь в бронзовый футляр, как ты говорил, вставляем, так все равно своими руками кривыми ломать ухитряются. И Дельторова работа – трубки стеклянные вытягивать. Мужики говорили, он уже сам к Антохе ходил и сказал, что тот в глаз получит, если по-прежнему термометры у него ломать будут. Да еще колонки какие-то стеклянные у них бьются все время, из-за этого Дельторов тоже злится.