- Знаю.
- Значит, Пяйвия послал ты?
- Да. Он мой внук, у меня не было выбора.
- Пяйвий! - встрепенулся Глеб. - Где он? Он жив?
- Жив. Он сейчас далеко отсюда, ,но скоро вы его увидите.
Элльм поднялся, снял со стены бубен и колотушку.
- Ждите здесь.
Завеса над входом приподнялась, опустилась, и Глеб с Костой остались одни, под пристальным взглядом деревянного идола.
- Мне это не нравится, - признался Глеб, косясь то на чучело совы, то на чародейский огонь, который беззвучно горел посреди вежи.
- Мне тоже, - сказал Коста. - Но раз влипли, поздно каяться.
Он тихонько отодвинул пальцем край завесы.
- Что там? - шепотом спросил Глеб.
- Погоди, ничего не вижу... Ага! Старик стоит под елкой... там, где была упряжка. Больше никого.
- С кем он собирался поговорить, не помнишь?
- Какой-то дух, забыл имя... Стой! - Коста прижался к щели. - Кажется, начинается.
-Что?
- Старик стучит в бубен... Слышишь?
Снаружи донеслись мерные глухие удары и бряканье медных колец. Глеб подполз к Косте, но тот, увлекшись созерцанием невиданного зрелища, загородил собою весь вход.
- Дай поглядеть!
Глеб отвоевал себе небольшое пространство, глянул в щель и увидел Элльма, который с отрешенным выражением на морщинистом лице бил колотушкой в бубен. Рука его двигалась механически, а глаза были устремлены к небу, откуда холодным рыбьим оком смотрела луна.
У Глеба затекли ноги. Он оторвался от щели и машинально потрогал меч, лежавший рядом с очагом. Ощущение надежности, которое прежде исходило от оружия, исчезло - выпуклые глаза идола со вставленными в них черными жемчужинами пронизывали взглядом, от которого по коже пробегали мурашки. Глеб понял, что в этой стране все решает не грубая сила мышц и не твердость закаленной стали, а нечто, находящееся за пределами осязания и даже осознания. Мундус сенси-билис...
- Упал! - раздался негромкий возглас Косты.
- Кто?
- Старик. Уронил колотушку и носом в снег...
Элльм лежал неподвижно, уткнувшись лицом в наст и раскинув руки, в одной из которых был по-прежнему Зажат бубен. Колотушка, отброшенная последним судорожным движением, валялась поодаль. Над поляной стояла мертвая тишина.
- Что с ним? - спросил Глеб, уже не понижая голоса. - Может, выйти, посмотреть?
- Сиди, - одернул его Коста. - Сказано - ждать, значит, будем ждать.
- А вдруг с ним что-то случилось? Сердце...
- Не дергайся. Он еще нас с тобой переживет.
- Но почему он лежит?
- Он разговаривает с духами. Не мешай.
- А вдруг замерзнет?
- Не замерзнет. Колдуны - народ живучий. Время тянулось медленно. Элльм не шевелился и не издавал ни звука. Глеб поднялся и стал нервно ходить по веже - три шага туда, три обратно, но зацепил локтем сову и чуть не свалил ее в очаг. Коста дернул его за штанину:
- Сядь!
Глеб сел, но волнение бродило в нем, как пиво в бочке.
- А если духи наплетут ему, что нас надо принести в жертву?
- Стоило из-за этого тащиться в такую даль,. Я думаю, тут что-нибудь позаковыристее.
- Что именно?
- Спросим, когда вернется.
Прошла ночь, потом день. У Косты опять засосало под ложечкой, и он с сожалением взглянул на пустой котел.
- Я знаю, где лежит сало. Достанем?
- Иди ты со своим салом! - Глеб ударил кулаком по рогоже. - Как хочешь, а я...
Договорить он не успел - завеса взметнулась вверх. На пороге стоял Элльм. Он был похож на человека, чьи силы истощены до крайности. На щеках выступила желтизна, глаза с опухшими веками слезились, как после нескольких бессонных ночей, грудь вздымалась тяжело и часто. Над левой бровью запеклась кровь - падая, он ударился о наст.
Глеб с Костой замерли, готовясь выслушать страшное пророчество, но Элльм прошел мимо них, повесил на место бубен и колотушку и проговорил, будто извиняясь:
- Добраться до Верхнего Мира нелегко. Пока туда, пока назад...
Он поднял чучело совы - под ним лежало что-то плоское и круглое, завернутое в обрывок выскобленной нерпичьей шкурки. Протянул Глебу:
- Разверни.
Внутри оказался осколок слюды. Глеб положил его на ладонь, не зная, что делать дальше. Над его плечом склонился Коста и удивленно присвистнул:
- Гляди!
На бледно-зеленой поверхности возник яркий блик. Глеб подумал, что это отблеск пламени, слегка повернул пластину, но блик не исчез - наоборот, он растекся, как растекается капля вина, упавшая на скатерть. В середине образовавшегося пятна появилась прореха, розовая дымка стала быстро таять, и вскоре на слюдяном овале, как в темном зеркале, соткалось из разноцветных клякс размытое отражение человеческого лица. Но это было не лицо Глеба и не лицо Косты - с поверхности волшебной пластины на них смотрела женщина!
Через пару мгновений изображение стало четким - теперь его можно было рассмотреть во всех подробностях. Глеб сразу подметил узкий - как у всех в земле Тре - разрез глаз, широкие скулы и две маленьких серьги, сделанные из блестящих камешков, похожих на кусочки смальты. Женщина не походила на дикарку - ее взгляд был умным и проницательным... пожалуй, даже слишком проницательным. Нерусская внешность не мешала ей быть симпатичной - вот только волосы, черными змейками спускавшиеся на щеки, придавали ей какой-то странный вид. Глебу показалось, что нечто подобное он уже где-то видел.
- Кто это? - спросил Коста.
- Аццы, - ответил Элльм, произнеся начальное "а" как глубокий вдох и медленно выцедив двойное "ц". - Нечисть с гряды Кейв.
- Нечисть? А по виду не скажешь...
- В том-то и беда.
Элльм забрал у Глеба осколок, завернул его и накрыл чучелом совы. Потом откинулся назад и, прикрыв глаза, стал рассказывать:
- Земля Тре была избранной землей Великого Аййка, землей Света и Чистоты. Вы видели белизну снега? Такими были наши души. Вы видели прозрачность озерной воды? Такими были наши сердца. Мы не знали, что такое ложь, мы не умели красть и поднимали луки только затем, чтобы добыть себе необходимое пропитание... Но однажды охотник из погоста Паз ради забавы убил гирваса, и Великий Аййк разгневался. Сперва на нас обрушились морозы и снегопады, а потом черный Огги создал Аццы...
В голове у Глеба всплыло только что виденное лицо незнакомки, и память цепочкой потянулась в прошлое: Киев... княжеские посланники... поездка в Византию... древние развалины... фрески... Горгона!