– Я же говорю, то была обычная уловка, чтобы получить доступ в Филд-хаус. Это подтверждают последующие неудачные попытки. По чистой случайности, Холмс, я знаю, что Эдвард Келли – реальная историческая личность. Я даже уверен, что псевдоним нашего противника подсказан ему скудными познаниями в этом вопросе. Базилиусом Валентинусом звали бенедиктинца, который в шестнадцатом веке опубликовал трактат по алхимии. Потому-то, без сомнения, вам и показалось знакомым имя Бэзил. Не стоит так удивляться, Холмс. Не вы один имеете доступ к читальным залам Британского музея.
Сказать по правде, это был чистый экспромт, но меня весьма удовлетворил эффект, который он произвел на моего друга, после минутного замешательства разразившегося резким хохотом.
– Хорошо вы меня отбрили, Уотсон! Миловидность нашей клиентки, похоже, подхлестнула ваши детективные способности. Я даже позволю себе сказать, что вы положительно блистаете сегодня утром. Ладно, очень хорошо, как по-вашему, почему мистер Валентайн ошибся со временем, когда жил Келли?
– Ах это! Мерзавец просто перепутал. Я не придаю его ошибке особого значения.
Холмс улыбнулся плотно сжатыми губами:
– Понятно. Прошу, продолжайте, Уотсон. Как вы полагаете, во имя какой зловещей цели Валентайн и его сообщники желают получить доступ к дому миссис Картнер?
– Очевидно, в доме спрятано что-то очень важное для них, а миссис Картнер даже не подозревает, чем владеет.
– И что это может быть, интересно?
– Боюсь, тут я пас. Не люблю, знаете, строить догадки на пустом месте…
– Уотсон, вам не приходило в голову, что мы наблюдаем любопытную параллель? Визитер выступает с заведомо неприемлемым предложением, а получив отказ, прибегает к угрозам и предрекает катастрофические последствия…
Я нахмурился, пока Холмс описывал последовательность событий. В таком изложении они казались удивительно знакомыми.
– Пропавшие бумаги экс-президента Мурильо! – выдохнул я.
Холмс кивнул.
– Но какое отношение дело, с которым к вам обратились несколько недель назад, имеет к нынешнему расследованию? Конечно, это чистое совпадение!
– Призна́ю, некоторые моменты этого дела до сих пор остаются туманными для меня, но надеюсь, что к завтрашнему дню все прояснится. А поскольку вы, Уотсон, так хорошо справляетесь с расследованием, думаю, было бы несправедливо лишить вас чести заслуженного открытия. Поэтому с настоящего момента к вам переходит инициатива в поисках пропавших мемуаров, а сам я поступаю в ваше распоряжение и обязуюсь в точности выполнять все инструкции. Итак, где вы предлагаете начать поиски?
4. Важный гость
О деле Мурильо я впервые услышал две недели назад, когда еще жил в Кенсингтоне, где имел врачебную практику. Хотя я уже давно оставил привычку спать допоздна, что часто делал, будучи человеком холостым и во многом беззаботным, в то субботнее майское утро мне не удалось встать в обычное время. Надев халат, слишком толстый для этого времени года, я бродил по дому и заглянул в свой кабинет, где обнаружил Шерлока Холмса, сидящего за моим письменным столом и просматривающего черновик рассказа об участии профессора Мориарти в жестоких убийствах, известных публике как преступления Джека Потрошителя. Хотя мы никогда не узнаем всех фактов, некоторые читатели – и среди них инспектор Тобиас Грегсон – поймут, что именно мой друг, оставаясь за рамками официального расследования, помог тем не менее снять проклятие с Уайтчепела.
– Знаете, вам ведь никогда не позволят это напечатать, – сказал Холмс, откладывая прочитанную страницу и пробегая глазами другую. – Слишком много репутаций может пострадать, в том числе доброе имя невинной женщины.
Я подошел к столу, забрал листок из рук моего гостя и вернул его на прежнее место в стопке.
– Я уже пришел к такому же заключению, – произнес я, – после того как получил угрожающее письмо от брата профессора Мориарти.
– Какого брата?
– Джеймса.
– A. Простите, что побеспокоил в такое время, Уотсон. Я заново знакомился с грязными пятнами Кенсингтона и решил заскочить к вам. Я попросил вашу служанку не будить вас из-за меня.
После своего драматичного возвращения Холмс взял привычку появляться у меня без предупреждения. Конечно, такое нередко случалось и раньше, хотя я могу вспомнить только один случай – пришедшийся на расследование предполагаемого убийства полковника Баркли в 1888 году
[43]
, – когда он остался на ночь под моей крышей. Но теперь по непонятной причине его визиты стали меня пугать. Конечно, я не смел ничего возразить Холмсу, а если он и сделал какие-то выводы из моих неосознанных действий, то ничего не сказал. Я только мог надеяться, что это неприятное ощущение пройдет, когда я снова окажусь на Бейкер-стрит.
– Нашелся покупатель на вашу практику? – наконец спросил Холмс.
Я опустился в кресло, предназначенное для пациентов, и впервые ощутил, какое оно неудобное.
– Да, как ни странно, – ответил я. – Доктор Вернер готов уплатить названную мною сумму, хотя, должен признаться, мне самому она кажется слишком высокой.
– Значит, вам следует ее поднять. Уверен, капитал врача настолько велик, насколько высока его репутация.
Я обдумывал этот курьезный совет, когда вошла служанка, неся на подносе кофе. Я поспешно поправил халат, пока она ставила поднос на стол рядом с Холмсом.
– Спасибо, Меган, – любезно произнес Холмс. Я никогда не замечал, чтобы он снисходил до общения с женщинами, и вот оказывается, что он может быть с ними мил, когда этого хочет. – Может, принесете чашечку и для доктора?
Служанка, присев в реверансе, покинула комнату, и все утро ее не было видно.
– Странная вещь, – заметил я, пока Холмс наливал себе кофе, и оглядел кабинет, – медицинская практика была всем, ради чего я жил последние пару лет, и вот через несколько недель я ее оставляю.
– Я очень этому рад, – сказал Холмс, делая глоток. – Я не для того восстал из мертвых, если можно так выразиться, чтобы вернуться к одинокому существованию.
Я не стал развивать эту тему, но замечание Холмса вернуло меня к тревожной мысли, которая в последнее время нередко крутилась в моей голове: почему вернувшись в Лондон, чтобы взять с поличным полковника Себастьяна Морана, Холмс решил остаться? Он неоднократно говорил мне, что посчитает свою карьеру завершенной после ареста и казни профессора Мориарти. Но так называемый Наполеон преступного мира был мертв уже три года, а Шерлок Холмс снова водворился в старой квартире на Бейкер-стрит и был намерен вернуться к карьере детектива-консультанта. Оглядываясь назад, я отдаю себе отчет в том, что мучился этим вопросом, боясь, как бы Холмс не исчез снова, оставив мою жизнь в состоянии еще большего хаоса. Вместо этого я спросил, взялся ли он уже за какие-нибудь дела.