Ближе к заходу солнца из поездки в сумасшедший дом возвратился Холмс. По прибытии он прошел в свою комнату и переоделся в вечерний костюм.
– День выдался продуктивным, Уотсон, – радостно провозгласил он за блюдом с холодным фазаном.
– Вы нашли что-нибудь, что помогло бы нашему делу? – спросил я.
– Должен признаться, да, нашел.
– Тогда не томите меня, Холмс.
– Если помните, Уотсон, вчера, прибыв в тюрьму, мы стали свидетелями того, как впавшего в буйство заключенного отправили в Молл-хаус.
– Еще бы, – согласился я.
– Также вы должны помнить замечание полковника Кэлхуна, начальника тюрьмы, что такая судьба нередко постигает новичков.
Я кивнул.
– К тому же, если припоминаете, Кэлхун назвал имя того человека. Алфей Скиннер, известный в лондонских криминальных кругах Лондона медвежатник. Кэлхун тогда еще удивился, что умом помешался заключенный, находящийся за решеткой уже более двух лет. Пока надзиратели тащили беднягу в больничный фургон, я успел заметить, что его грудь и руки покрыты темным загаром. Это совершенно не сходилось с тем фактом, что он провел последние три года в мрачных стенах лондонской тюрьмы. Я также заметил у помешавшегося две наколки, по одной на каждом запястье, в виде якоря и русалки, и озвучил свои сомнения, чем оскорбил полковника Кэлхуна. Оставив вас утром в трактире и отправившись навестить Скиннера в Молл-хаусе, чтобы задать ему несколько вопросов, я рисковал напрасно потратить время. Однако в деле с убитыми надзирателями я зашел в тупик. Когда я добился свидания с заключенным, тот чуть не расплакался – так благодарен он был за то, что хоть кто-то поверил его словам. Во время беседы в комнате для посетителей он предстал передо мной совершенно другим человеком, выглядел спокойным – ничего общего с тем буйным помешанным, которого мы видели. Чисто вымытый и подстриженный, вполне вменяемый. Я спросил, зовут ли его Алфей Скиннер, и тогда он выкрикнул те же слова, что и за день до того: «Я не он».
«Я верю вам, сэр, – сказал я ему. – Как же тогда ваше имя?»
Он был удивлен тем, что я принял его заявление за истину, и ответил: «Меня зовут Данфорт Скиннер. Алфей – проклятый демон, с которым мне пришлось делить утробу матери. Он мой близнец. Я больше не стану называть его братом».
Картина начала понемногу проясняться у меня в голове, и я спросил, как он оказался в тюрьме Уормвуд-Скрабс вместо Алфея. Он рассказал, что, покинув дом, стал моряком. Я кивнул, припомнив его татуировки. Последний раз он нанялся на торговое судно «Мальборо», которое, если помните, исчезло в январе этого года. Скиннер признался, что в Литтлтоне, в Новой Зеландии, перед самым отплытием покинул злополучный корабль, когда тот отправлялся в Лондон. Решение, о котором он ничуть не жалеет. Спустя пару недель, когда было объявлено об исчезновении судна, Данфорт с ужасом обнаружил свое имя в списке «пропавших в море». Всеми правдами и неправдами он пытался вернуться в Лондон, а о том, что остался жив, опасаясь преследования за самовольную отлучку, сообщил только брату, отбывавшему наказание в Уормвуд-Скрабсе.
По-видимому, банда Алфея, испытывая потребность в его особом «таланте», ухватилась за эту возможность и разработала план по вызволению взломщика из тюрьмы и замене его «покойным» братом-близнецом Данфортом.
«Что вы помните о той ночи, когда вас похитили?» – спросил его я.
«Прибыв в Лондон, я прозябал в комнатушке над опиумным притоном в лондонских доках, надеясь, что ром или порок вскоре положат конец моим страданиям. В ночь на Хеллоуин я изрядно выпил и шатался по темным улицам. Помню, набережная опустела, и я был совершенно один. Внезапно улица стала даже чернее, чем была, тени сгустились и мрак сделался вполне осязаемым. Мне показалось, что кто-то следит за мной. Поскольку все происходило на Хеллоуин, неизвестный доселе ужас пронзил мой напитанный ромом ум, и я бросился к своему жилищу. Вдруг я почувствовал резкий удар по голове, в глазах потемнело, и я не помню уже ничего до того, как проснулся в камере на тюремной койке. Я решил, что меня арестовали за побег с корабля, пока не осознал, что охранники называют меня Алфеем. Вот тогда-то я и понял, чт́о сделал этот мерзавец, с которым мы похожи как две капли воды».
– Вот, Уотсон, собственно, и все, что поведал мне мистер Данфорт Скиннер. – Холмс подытожил сказанное взмахом руки.
– Уму непостижимо! – воскликнул я. – Если вам удастся найти доказательства и выследить Алфея, вы спасете человеку жизнь.
– Я послал Лестрейду описание преступного брата, и охота уже началась. – Холмс улыбнулся, разделался с птицей и сменил тему разговора: – Как прошел день, Уотсон? Я полагаю, ваше мастерство облегчило хворь мальчугана?
Мой рассказ Холмс нашел необычным и занимательным.
– Ох уж эти проделки юнцов! – сказал сыщик. – Они бывают забавны, пока сорвиголовы не вырастают из детских шалостей, как из штанишек. Такие вот шалопаи, повзрослевшие и преступившие закон, обеспечивают меня хлебом с маслом.
– Если Холлис поступит с мистером Пинкертоном по чести, паренек должен уже быть на полпути к избавлению от дурных привычек.
– Сдается мне, мы вот-вот убедимся, так ли это, – заметил Холмс, указывая на открывающуюся дверь.
Я проследил за направлением его взгляда и увидел Холлиса, Агнес и молодого Пинкертона, как раз входящих в трактир. Каждое движение мальчишки свидетельствовало о том, что Холлис отлично справился со своей задачей. Одежда паренька была в грязи, он весь поник, бинты на руках намекали на скрывающиеся под ними волдыри. С раскаянием на лице провинившийся стоял перед великаном и смотрел себе под ноги. Холлис легким шлепком отправил Агнес наверх.
– А мне уже можно идти, сэр? – робко спросил мальчишка.
– Валяй. Марш отсюда, парень! Надеюсь, ты выучил свой урок и в ближайшее время у меня не покажешься.
– Не покажусь, сэр.
– И запомни, – произнес Холлис спокойным тоном, передавая мальчику его коробку для ланча, – о человеке судят не только по его собственным поступкам, но и по делам его окружения.
– Да, сэр, – ответил мальчик.
Волоча ноги, он пересек комнату и поднялся по лестнице.
Как только мальчуган пропал из виду, Холлис громко и от души рассмеялся, повесил свой топор и направился к стойке. Разбойничья улыбка так и сверкала из-под его огромной бороды, когда он неторопливо проходил мимо нас.
Вскоре спустился мистер Пинкертон, давясь от смеха. Увидев Холлиса, он налил четыре пинты эля и жестом подозвал нас с Холмсом.
– Сегодня за счет заведения, господа. Благодарю за помощь с сыном, – сказал он Холлису и мне.
– Не стоит благодарности, – ответил я.
– И я рад, что смог немного подсобить, – добавил Холлис.
– Если на то пошло, не так уж и немного, Билл, – возразил Пинкертон. – Уверен, парень так вымотался, что хоть сейчас готов примкнуть к «Сынам трезвости»
[16]
и начать пропаганду завтра с утра.