Любовь в эпоху перемен - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Поляков cтр.№ 49

— Елизавета Михайловна, — охрабрел Скорятин. — Разрешите обратиться с нижайшей просьбой!

— Слушаю вас… — насторожилась начальница.

— Прикомандируйте к нам Зою Дмитриевну!

— А это еще зачем?

— Для украшения нашего одинокого мужского дуэта! — брякнул Гена.

— Вот оно как! — повелительница чуть улыбнулась, оценив остроумие.

— Я не могу! — запротестовала, краснея, Мятлева. — Мне надо… книги на списание…

— Девочки закончат. А ты украсишь одинокий дуэт. Думаю, вы споетесь.

Болотина пошла, держась рукой за бок, к выходу, обернулась, строго посмотрела на подчиненную и сказала:

— Не забудьте, милая, в девять вечера у Геннадия Павловича выступление на районном радио. Пуртов помчался вопросы готовить.

— Я помню…

— Сомневаюсь! — и хлопнула дверью.

Зоя смутилась, а мужчины переглянулись: «Самодержица!» Выждав несколько минут, они вышли на улицу. Безоблачное теплое повечерье вступило в ту золотую пору, когда вся природа от утомленного солнца до букашки, роющейся в свежей сирени, кажется великодушным даром усталого Бога суетливым и неблагодарным людям. Зеленые чешуйчатые купола за деревьями напоминали огромные сомкнутые бутоны. Оставалось гадать, какие дивные цветы они явят, раскрывшись на закате.

Водитель еще не приехал.

— А представляете, что тут было, когда все храмы звонили разом? — воскликнул Илья, указывая на колокольни. — Ваши сорок сороков отдыхают.

— Наши сорок сороков уже семьдесят лет отдыхают, — тонко улыбнулся Гена.

— Говорят, церкви снова откроют, — сказала Зоя.

— Открыть-то откроют, а где они столько верующих возьмут? — пожал плечами пропагандист. — Атеизм был бы самой лучшей религией, если бы обещал после смерти хоть что-нибудь, кроме светлой памяти в сердцах товарищей.

— Ты, кстати, хотел рассказать, почему тут столько церквей, — напомнил Скорятин. — Или здесь тоже Пржевальский путешествовал?

— Тебе какую версию, официальную или неофициальную? — ухмыльнулся Колобков.

— Давай сначала официальную.

— Тихославль — город купеческий, люди тут жили солидные, чужаков не любили. Вот каждая улица себе церковь и строила, чтобы без посторонних молиться. Убедительно?

— Не очень.

— Правильно. На самом деле Тихославль до потопа звался Святоградом и был сакральным центром. На каждом шагу капища — Роду, Перуну, Велесу, Мокше, Симарглу, Лелю… Со всей Руси сюда ехали. Пойдем языческую Троицу смотреть, подробнее расскажу. Христиане, когда в силу вошли, по-хитрому действовали: святилища не просто разрушали, а сразу строили на их месте церкви. Дорожка протоптана, веками сюда ходили — жертвы богам приносить. Ну а теперь, коль пришли, помолитесь нашему Богу. Очень грамотно с точки зрения агитации и пропаганды! Говорю вам это как заведующий отделом.

— Значит, по той же логике в церквях после революции театры и клубы устраивали?

— Верно, Палыч! В самую точку. И как ты живешь с таким умищем? Дорожка-то протоптана. Раз пришел — заодно спой Интернационал в честь отца Карла, сына его Ленина и Святого Духа классовой борьбы…

— Неужели все так просто?! — вздохнула Мятлева.

— История, Зоя Дмитриевна, это кайло с узором! — Илья свысока глянул на соперника.

Подъехала «Волга». Хмурый Николай Иванович, пока усаживались, объяснил, что менял пробитое колесо, а потом весь недолгий путь бурчал про гадов, бросающих на дороге колюще-режущие предметы.

— Справедливейший, жрать пойдешь? — спросил Дочкин, войдя к шефу, и от его пиджака в кабинете запахло старой кожей.

— Не хочу, у меня после вчерашних голубцов до сих пор изжога, — отозвался Гена.

— Это потому, что ты не продезинфицировался.

— Пожалуй…

— Ну что, «Клептократию» ставим?

— Пока нет. Опасно.

— Прав как всегда! Может, по граммульке?

— После планерки.

— Слушаю и повинуюсь, о предосторожнейший! Точно не обедаешь?

— Не хочу перебивать аппетит. У меня вечером ресторан… вроде бы.

— А я пойду — закушу сальмонеллу кишечной палочкой…

Жора с интересом, словно в первый раз, оглядел большой кабинет начальствующего друга, задержался взглядом на рейке с гвоздиками, чему-то незаметно улыбнулся и вышел вон.

«Странно… Куда исчезают слова?» — глядя ему вслед, подумал Скорятин. В детстве он слышал постоянно: «Гена, не перебивай аппетит!», «Гена, положи печенье на место!», «Гена, не подходи к варенью, перебьешь аппетит!» Этот самый аппетит казался беззащитным пресмыкающимся, которому легко можно перебить спинной хрящик — и тогда наступит голодная смерть. Теперь про аппетит никто и не вспоминает. Даже не слышно, чтобы какая-нибудь мамаша крикнула ребенку, уплетающему вредную сладость: «Брось! Перебьешь аппетит!»

Может, взять Алису в румынское посольство? Вечернее платье у нее наверняка есть. Ему хотелось поговорить с Алисой о будущем торжественно, не в постели, после слаженных содроганий, когда в сонной расслабленности бормочешь нежную чушь. Нет, это не лучшее время для перепланировки судьбы. К тому же, стравив похоть, Гена остывал, смотрел на Алису строже, замечая жесткие морщины у глаз, вялость груди, и кривился от ее громкого прилавочного смеха. Но проходило несколько дней без объятий, и Скорятин снова думал о ней как о своей окончательной женщине. Однажды после командировки он пытался серьезно поговорить об этом в «Меховом раю», за кофе, но не пошло: шубы, висевшие вокруг, казались толпой соглядатаев и наушников, ловивших каждое слово. Мнительный стал! Нет, такой разговор лучше затеять в ресторане, неподалеку от ее дома, чтобы потом, если Виталик на тренировке, заскочить на часок и совпасть на широкой Алисиной постели. Возле метро есть несколько вполне приличных заведений: «Сулико», «Насреддин», «Дрова», «Сытый дракон», «Суперпельмень», «Ирландский паб»… Но всех лучше, конечно, таверна «Метохия». Ее держит серб Слободан и каждому гостю предлагает бесплатно выпить за смерть косоваров, которые сожгли его дом под Приштиной. Да, ресторанов теперь много, до черта, везде, всюду, по всей стране, в каждой подворотне, будто у людей и других-то дел не осталось, как хорошо пожрать да в комфорте испражниться. Только тут, в «Вымпеле», три магазина сантехники: «Фаянсовое чудо», «Надежная свежесть» и «Мир унитазов».

А в Тихославле был тогда один-единственный кооперативный ресторан «У дедушки Зелепухина». Открыли его в помещении диетической столовой, где, по словам Колобкова, человек, откушав раз-другой, больше не беспокоился из-за гастрита, ибо получал полноценное пищевое отравление, а то и целую язву. Последней каплей стал вареный крысенок в чане с борщом. Директору объявили партийный выговор и сослали руководить прачечной, а вместо диетической тошниловки задумали кафе-мороженое с молодежным уклоном. К открытию планировали фестиваль брейк-данса, что прямо указывало на новое мышление районного начальства и сострадание к дури юных неформалов. Согласовали с областью, но тут возник Кеша Зелепухин, в прошлом товаровед универмага, уволенный после ревизии. Он ломился в серьезные кабинеты, требуя реабилитации доброго имени и восстановления семейного дела, мол, хочу в порядке борьбы с наследием сталинизма открыть кооперативный ресторан «У дедушки Зелепухина»!