— Но тело-то было.
Я опускаю глаза в ожидании, пока Дженна сложит два и два.
Когда она это делает, стрелка поворачивается в неожиданном для меня направлении.
— Гидеон этого не делал, — настаивает она. — Сперва я тоже его подозревала. Но мама была беременна.
Верджил делает шаг вперед.
— Вот именно! — говорит он. — Именно поэтому ее убил не Гидеон.
Перед отъездом Верджил уходит в уборную на автозаправке, и мы с Дженной остаемся одни. Глаза у нее все еще заплаканные.
— Если мама… умерла… — Она не договаривает. — Она дождется меня?
Люди хотят думать, что в загробной жизни встретятся со своими любимыми, которые уже умерли. Но в загробной жизни столько уровней… Это все равно что утверждать, что ты с кем-то обязательно встретишься только потому, что вы оба живете на планете Земля.
Однако я думаю, что плохих новостей на сегодня для Дженны довольно.
— Милая, она, скорее всего, и сейчас рядом с тобой.
— Я не чувствую.
— Мир духов похож на наш мир, а мы видим только реально существующие вещи. Ты можешь зайти в кухню, а мама там варит кофе. Можешь застилать постель, а она входит через распахнутую дверь. Но время от времени границы этих миров стираются, потому что вы обитаете в одном и том же месте. Вы — как масло и уксус в одной емкости.
— Значит, — ее голос ломается, — мне ее никогда не вернуть?
Я могла бы солгать. Могла бы сказать то, что она хочет услышать, но не стану.
— Да, — отвечаю я Дженне. — Не вернуть.
— А что с моим отцом?
Не могу ей ответить. Не знаю, сможет ли Верджил доказать, что именно Томас убил свою жену той ночью. Или, с учетом душевного состояния Томаса, это абсолютно дохлый номер?
Дженна садится на столик для пикника и подтягивает колени к подбородку.
— Как-то у меня была подружка, Чатем, которая рвалась в Париж, как будто там медом намазано. Она хотела поступить учиться в Сорбонну. Хотела прогуляться по Елисейским полям, посидеть в кафе, глядя на идущих по улице тощих француженок, и так далее. Когда ей было двенадцать, тетя решила сделать ей сюрприз и взяла с собой в командировку в Париж. Когда Чатем вернулась, я спросила, оправдались ли ее ожидания. Знаете, что она ответила? Париж такой же, как и любой другой город. — Дженна пожимает плечами. — Не думала, что почувствую то же самое, когда сюда доберусь.
— В Теннесси?
— Нет. До… конца истории, по всей видимости. — Она поднимает голову, в глазах опять стоят слезы. — От того, что я узнала, что мама не хотела меня оставлять, легче не стало, понимаете? Ничего не изменилось. Ее здесь нет. А я есть. Я ощущаю такую пустоту…
Я обнимаю Дженну.
— Довести начатое до конца — уже победа, — говорю я. — Но никто никогда не говорит, что, достигнув конца, придется повернуть и отправиться домой.
Дженна закрывает глаза рукой.
— Если окажется, что Верджил прав, я хочу поговорить с отцом, пока его не посадили в тюрьму.
— Мы не знаем, станет ли он…
— Он не виноват. Он не ведал, что творил.
Она произносит это с такой уверенностью, что я понимаю: неважно, во что она верит; важно, во что ей нужно верить.
Я прижимаю девочку к себе, чтобы она немного всплакнула у меня на плече.
— Серенити, — приглушенным из-за рубашки голосом говорит Дженна, — вы разрешите с ней поговорить, когда мне будет нужно?
Одно «но»: люди умерли. Когда я еще была экстрасенсом, то общалась с духами только ради клиентов. Я хотела помочь людям пережить горе, а не быть 1-800-горячая-линия-с-загробным-миром.
Когда у меня все получалось, у меня были Люсинда и Дезмон, которые защищали меня от духов, пытавшихся заставить меня исполнять свои приказы, и я умела ставить барьеры. Это умение помогало мне не просыпаться среди ночи из-за целой череды духов, которые хотели передать послание живым. Это позволяло мне пользоваться Даром, когда хотела я, а не когда хотели они.
Однако я готова пожертвовать личной жизнью, если смогу вновь общаться с духами. Я бы никогда не предсказала Дженне неправду — девочка заслуживает большего! — поэтому никак не могу дать ей того, что она хочет.
Но я смотрю ей в глаза и обещаю:
— Конечно.
Достаточно сказать, что путь домой оказывается долгим, тернистым и проходит в молчании. Нам не попасть на самолет без разрешения опекуна Дженны, потому что она еще несовершеннолетняя, поэтому мы едем на машине ночью. Я слушаю радио, чтобы не заснуть. Где-то на границе с Мэрилендом Верджил нарушает молчание, только сперва оглядывается назад, чтобы убедиться, что Дженна крепко спит.
— А если она мертва, — говорит он, — что мне делать?
Удивительное начало разговора.
— Ты имеешь в виду Элис?
— Да.
Я медлю с ответом.
— Думаю, ты выяснишь точно, кто это сделал, и отправишься за ним.
— Я больше не полицейский, Серенити. А теперь оказывается, что я никогда настоящим полицейским и не был. — Он качает головой. — Я всегда думал, что это Донни напортачил. А оказывается, сам виноват.
Я смотрю на него.
— Я к тому, что в тот день в заповеднике было столпотворение. Никто не знал, как оградить место происшествия, когда вокруг бродят дикие животные. Томас Меткаф был вне себя, хотя изначально мы этого не знали. В заповеднике пропали люди, хотя никто не сообщил об их исчезновении. Одна из них — взрослая женщина. Ее-то я и искал. Поэтому, когда обнаружил женщину в бессознательном состоянии, все грязную и в крови, я сказал врачам скорой помощи, что это Элис, и ее доставили в больницу под этим именем. — Он повернулся к окну, профиль его освещали фары проезжающих мимо машин. — У нее не было удостоверения личности. Я должен был довести дело до конца. Почему я не помню, как она выглядела? Какие у нее были волосы: белокурые или рыжие? Почему я не обратил на это внимания?
— Потому что ты сосредоточился на том, чтобы ей оказали медицинскую помочь, — объясняю я. — Не казни себя. Ты же не хотел никого запутать, — замечаю я, вспоминая о собственной тайной карьере шарлатанки.
— Вот тут ты ошибаешься, — поворачивается он ко мне. — Я похоронил улику. Тот рыжий волос, который нашел на теле Невви. Когда я читал отчет патологоанатома, то не знал, что он принадлежит Элис, но я точно знал, что эта улика означает: данное дело — не просто несчастный случай. Тем не менее я согласился с напарником, что жители хотят чувствовать себя в безопасности, что нападение слона плохо само по себе, но убийство — еще хуже. Поэтому я сделал так, что эта страница из отчета исчезла, и, как и предрекал Донни, стал героем. Я стал самым молодым детективом. — Он покачал головой. — Ты это знала?