Он похлопал меня по спине и отправился в комнату с гуляющими.
— Что ты имел в виду, когда сказал, что это не ты ошибаешься? — крикнул я ему вслед.
Донни остановился на полпути, взглянул на собравшихся коллег, потом схватил меня и потянул в противоположную сторону, туда, где нас никто не мог подслушать.
— Ты никогда не задумывался, почему газеты пришли в такое возбуждение от этого дела? Это чертов Нью-Гемпшир! Здесь никогда и ничего не происходит. Все, что хоть немного попахивает убийством, обычно так же неотвратимо, как и лавина. Если только, — добавил он негромко, — люди намного более влиятельные, чем ты и я, не приказывают журналистам перестать копаться в этом деле.
Тогда я свято верил в справедливость, в систему правосудия.
— Ты намекаешь, что это начальство спустило все на тормозах?
— Верджил, в этом году выборы. Губернатор не может быть избранным на второй срок, ссылаясь на нулевой процент преступлений в штате, если народ будет думать, что где-то в Буне ходит убийца. — Он вздохнул. — Этот же губернатор увеличил бюджет на общественную безопасность, поэтому ты вообще смог получить работу. Поэтому ты можешь защищать общество, не выбирая между увеличением прожиточного минимума и бронежилетом. — Он посмотрел мне прямо в глаза. — А вдруг, когда поступаешь правильно, существуют не только черно-белые тона, а?
Я смотрел Донни в спину, но так и не пришел к нему на вечеринку. Вместо этого я вернулся в кабинет и отцепил последнюю страничку от отчета патологоанатома. Сложил вчетверо и спрятал в карман пиджака.
Сам отчет я отправил в папку с закрытым делом Невви Рул и сосредоточился на уликах по делу об избиении младенца. Через два дня Донни официально ушел на пенсию, а я заставил блондинку-чирлидера признаться.
Я слышал, слоны отлично прижились в Теннесси. Земли заповедника продали: половина отошла государству, а вторая половина — застройщику. После погашения всех долгов оставшиеся средства были переданы адвокату, чтобы тот оплатил пребывание Томаса Меткафа в психбольнице. Его жена так и не появилась и претензии не предъявляла.
Через полгода меня повысили до детектива. В день церемонии я надел лучший костюм и достал из прикроватной тумбочки сложенный листок с отчетом патологоанатома. Засунул его в нагрудный карман.
Мне необходимо было напоминание о том, что я совсем не герой.
— Она опять пропала? — спрашиваю я.
— Что значит «опять»? — вопросом на вопрос отвечает Дженна. Садится в кресло напротив меня, по-восточному скрещивает ноги.
По крайней мере, в голове у меня проясняется. Я тушу сигарету в стаканчике с прогорклым кофе.
— Она не с тобой убежала?
— Вынуждена ответить «нет», — говорит Дженна, — поскольку сама ее десять лет не видела.
— Подожди… — Я качаю головой. — Как это?
— Вы последний, кто видел мою маму живой, — объясняет Дженна. — Вы доставили ее в больницу, потом она исчезла, а вы не сделали даже того, что сделал бы любой полицейский, у которого хоть капля разума осталась, — не стали ее искать.
— У меня не было причин ее разыскивать. Она сама выписалась из больницы. Взрослые часто так поступают…
— У нее была травма головы…
— Если бы у врачей возникли сомнения в ее дееспособности, ее бы не выписали, в противном случае это было бы нарушением Закона о переносимости и подотчетности медицинского страхования. Но поскольку ее уходу никто не препятствовал, поскольку другой информации мы не получили, решили, что с ней все в порядке, что она сбежала, прихватив тебя.
— В таком случае, почему ее не обвинили в похищении ребенка?
Я пожимаю плечами.
— Твой отец официально не заявлял о твоем исчезновении.
— Сдается мне, ему было не до того, когда его глушили электрическим током, называя это лечением.
— Если ты была не с мамой, кто все это время о тебя заботился?
— Бабушка.
Значит, вот куда Элис спрятала ребенка.
— А почему бабушка не сообщила о мамином исчезновении?
Девочка краснеет.
— Я была слишком маленькой и не помню, но она уверяет, что обращалась в полицию через неделю после маминого исчезновения. Видимо, ничего из этого не вышло.
Неужели? Что-то я не припомню, чтобы кто-то официально сообщал о пропаже Элис Меткаф. Но, возможно, женщина не ко мне обращалась. Может быть, с ней встречался Донни. Я бы не удивился, узнав, что мать Элис Меткаф просто не стали слушать, когда она обратилась за помощью. Либо Донни намеренно выбросил заявление, чтобы я случайно на него не наткнулся, потому что он знал: я стану копать это дело.
— На самом деле, — говорит Дженна, — это вы должны были попытаться ее найти. А вы даже пальцем не пошевелили. Теперь вы мне должны.
— А почему ты думаешь, что ее можно найти?
— Она жива. — Дженна смотрит мне в глаза. — Мне кажется, я знаю это. Чувствую.
Если бы всякий раз я, когда слышал подобное от людей, которые надеялись на хороший исход дела о пропавшем (а потом мы находили лишь останки), получал по доллару — уже давно пил бы дорогой «Макаллан», а не дешевый «Джек Дэниелс». Но вместо этого я отвечаю:
— Может быть, она не вернулась, потому что не хотела? Многие начинают новую жизнь…
— К примеру, как вы? — уточняет она, не сводя с меня глаз. — Виктор.
— Как я, — соглашаюсь. — Если жизнь не удалась, иногда проще все начать с чистого листа.
— Моя мама не могла просто взять и решить стать другим человеком, — настаивает она. — Ей нравилась ее жизнь. Она никогда бы меня не бросила.
Я не знаком с Элис Меткаф, но знаю, что есть два стиля жизни: Дженны — когда хватаешься за все, что имеешь, мертвой хваткой, чтобы не потерять; и мой — когда бросаешь все и всех, кто тебе дорог, чтобы они не оставили тебя первыми. И в том, и в другом случае испытываешь разочарование.
Вероятно, Элис знала, что ее брак дал трещину, и со временем это неизбежно отразится на дочери. Возможно, как и я, она обрубила концы, пока не стало еще хуже.
Я ерошу волосы.
— Послушай, любому неприятно услышать, что, возможно, он и есть причиной того, что его мать сбежала. Мой тебе совет — смирись. Запри это в дальний ящик, где хранятся все несправедливости жизни: например, почему Кардашяны стали знаменитыми, почему красивых людей в ресторане обслуживают быстрее или почему мальчишка, который не умеет кататься на коньках, оказывается в хоккейной команде университета благодаря тому, что его отец тренер.
Дженна кивает, но говорит:
— А если я скажу, что у меня есть доказательство, что мама уехала не по собственной воле?
Можно отдать полицейский значок, но избавиться от предчувствия невозможно. У меня на руках зашевелились волоски.