– Затем вновь жизнерадостная покинула своё убежище. Звонила в редакцию, неизвестно в какую, но не суть важно.
– Папа! Не тяни! Скажи прямо: жива она или нет!
– Алина! Не мешай мне! Требовала подробный отчёт? Теперь слушай! Так вот, она собралась в аэропорт. Шёл только грузовой или почтовый борт, но вы все, вероятно, её знаете? – слушатели, включая Эвелину, согласно кивнули. – Вика попала на него! А затем вот, заметка в газете.
– И это всё, папа?
– Почти. Самолёт был захвачен террористами. Никаких требований они не предъявляли. Похоже, им нужен был самолёт. По непроверенным данным, там находилось оружие. Может, именно поэтому Виктория как журналистка заинтересовалась и попала на борт?
– А дальше?
– А дальше всё не как в кино, – отец Алины перевёл дух. – Ни в какие переговоры сепаратисты не вступали. Диспетчер не разрешал взлёт. Учитывая отсутствие на борту заложников, спецслужба приняла решение.
– Какое? – спрашивала лишь одна Алина.
– Лётчики были гражданами Индии, поэтому международный скандал никак не угрожал, – невозмутимо продолжал Кудрин. – В общем, решили взорвать самолёт.
– И всё? – разочарованно спросила Алина. Ей никак не верилось, что смерть Вики могла быть такой простой: без сопротивления, без всякой борьбы.
– Нет. Не всё! Самолёт взлетел и неожиданно взял курс в неизвестном направлении, – у всех присутствующих разом отлегло от сердца. Но полковник хорошо знал своё дело, – а затем его попытались сбить. Но и это не получилось!
– Подвела хвалёная точность американской техники! – вставил слово зять, на правах родственника.
– Не успели. Самолёт внезапно потерял управление и взорвался, врезавшись в скалу.
Алина больше не плакала. Мужчины достойно приняли известие. Для Эвелины это была всего лишь история. В меру драматичная, в меру интересная. И только.
– А кто нам звонил? – спросил Владимир, прервав молчание.
– А, ты это о звонке? Это отец Вики хотел связаться с её мужем. Его уже соединили с Россией, как Сидоров прочёл на обрывке бумаги, что это номер телефона вовсе не её мужа. С другими, незнакомыми людьми ему говорить не хотелось.
Рим побледнел. Алина заметила, что упоминание о муже его сильно взволновало. Иванова мельком глянула на Эвелину – та вроде бы не заметила перемену в Риме.
– Вику нашли? Её похоронили? – спросила Алина.
– К сожалению, взрыв оказался настолько мощным, что снёс половину горы. Вероятно, всё-таки взрывчатка была на борту, и в большом количестве. Просто повезло, что не удалось взорвать самолёт на взлётной полосе.
– Но хоть что-то нашли? Ведь не может быть так, чтобы совсем ничего не осталось!
– Да. Нашли чудом сохранившийся оплавленный осколок видеокамеры. Её именной видеокамеры. И всё. На могиле Виктории Сергеевны Сидоровой стоит памятник, а гроб под ним – символический.
После этих слов Алина навзрыд заплакала. Осознание необратимости гибели подруги окончательно расстроило её.
– А это достоверно? – чтобы что-то сказать, спросил Владимир. Он вполне доверял спецслужбам. Да и всё сходилось. Объяснялось, непохожее на Вику, молчание.
– Как пифагоровы штаны! – блеснул знаниями математики полковник. – Отец узнал осколок видеокамеры с собственным фирменным оттиском. Он дарил аппарат Вике. Свидетели видели, как женщина в джинсах заходила в самолёт, и как отъехал трап – уже пустой. Вот и всё. Перестань плакать, Алина! Уже минуло сорок дней. Возможно, всякого корреспондента ожидает такая гибель. Она выполняла профессиональный долг и погибла. Рад, что у моей дочери и отца будущих внуков более мирная профессия.
Тёзка увела плачущую Алину в спальню. Мужчины остались одни.
– А мужу-то её не повезло!
– Почему? – поинтересовался Владимир.
Рим обескуражено молчал. Вика погибла из-за него! Вот так. Победила теория, а практика умерла.
– Судя по всему, у неё была здесь какая-то недвижимость, теперь всё перейдёт муниципальным органам. Ни завещания, ни законных отношений, ничего! Да, я бы не желал оказаться на его месте! А вообще-то он, возможно, уже и забыл о липовой супруге.
Риму стало нестерпимо стыдно. Возможно, он и забыл. Ему показалось, что полковник это сказал специально для него, упрекнув в гибели супруги.
Кудрин, не глядя на Рима, посоветовал Владимиру дать валерианки дочери и попрощался.
Опасения за жизнь Вики оправдались. На душе у Рима стало непонятно: не пусто и не тревожно, а именно – непонятно. Природа не терпит пустоты. Ему хорошо запомнился случай на занятии гистологией, когда под микроскопом виделась абсолютно прозрачная полоска между тканей. Оказалось, что это не пустота. Это зона превращения клеток, переходящих из одного слоя в другой, более совершенный. Вот так: всякая кажущаяся пустота является зоной трансформации.
– Вся эта история с самолётом представляется мне достаточно запутанной, – задумчиво произнёс Владимир.
– У тебя есть сомнения? – встрепенулся Рим.
– Определённого характера. Единственно, в чём я не сомневаюсь, так это в том, что Вика погибла. А вообще вся эта канитель: с угоном, со взывчаткой, о которой то ли знали, то ли нет – странновата, не думаешь?
– По-моему, это уже не имеет никакого значения.
– Конечно, – согласился Владимир.
– Что теперь делать? – спросил Рим.
– Жить.
– Понимаю, я не это хотел узнать. Мне-то, что делать?
– Насколько я знаю, существует обычай – раздать все вещи покойной людям.
– Да кому они понадобиться?
– Ты считаешь себя бедным? – неожиданно спросил Владимир.
– В смысле?
– В смысле благосостояния.
– Всё познаётся в сравнении.
– Значит, считаешь?
– Полагаю, да. Я не могу со своей зарплаты купить одежду.
– А вообще, можешь?
– Вообще, могу.
– А есть люди, которые не имеют никакой зарплаты, или им едва хватает на хлеб. Их дети видят колбасу только по телевизору. О какой одежде может идти речь?
– Странно.
– Странно, что такие люди есть?
– Нет, откуда у тебя такие познания?
– Всё очень просто. Когда я маленьким просил конфет – их покупали. Но родители часто рассказывали, как они подбирали крошки хлеба и отваривали очистки мороженой картошки. Тогда была большая война, а теперь – время, непрекращающихся мелких. Такая обстановка ещё больше изматывает и лихорадит.
– Ты считаешь, что нынешние дети – это повторение наших родителей? Дети войны?
– Так я и считаю. Представь себе молодую женщину, покупающую рекламные конфетки детям, чтобы у них было не хуже, чем у людей. Представил? А теперь подумай: ты не можешь купить одежду, а эта женщина может?