Естественная история воображаемого. Страна навозников и другие путешествия - читать онлайн книгу. Автор: Пьер Бетанкур cтр.№ 52

Соблюдя таким образом приличия, они не преминули увлечь его в обход своего лабиринта, по коридорам, которые поворачивали, шли под уклон, разветвлялись, пересекались, заканчивались в, как правило, не слишком высоких помещениях — он едва мог в них выпрямиться — или пересекали их, углубляясь все дальше в земные глубины. Это был запутанный лабиринт, в котором в одиночку он бы неминуемо заблудился. Многие комнаты заполняла собранная в корзины или разложенная на плетеных лотках снедь — кокосовые орехи, грозди бананов, зерно и разнообразные клубни. Дальше в составленных друг на друга разнокалиберных клетках он заметил каких-то мелких грызунов и даже свернувшегося вокруг самого себя и с виду спящего огромного боа-констриктора, нашедшего, должно быть, чем заморить червячка. На земле, в испещренном арабской вязью ящике, он наряду с зеркалом, бумажными фонариками, какие можно встретить обычно на ярмарках, и чем-то вроде раскрашенной яркими красками большой стрекозы, напоминающей воздушный змей, не без удивления обнаружил несколько китайских книг. В данном случае речь наверняка шла о тех разнесенных желтолицыми по всему свету массовых брошюрках с аляповато размалеванными гравюрами, что излагают, если их пробежать задом наперед, на манер комиксов любовные истории, перемежаемые дикими убийствами со все еще сочащимися кровью большими деревьями, брошюрах, что осчастливили целые поколения женщин и детей. Среди них, должно быть, попадались и сборники даосских гравюр, так как одна из молодок, открыв наугад подхваченную на ходу книгу на изображении весьма акробатической позы, судя по всему, поинтересовалась, не вдохновляет ли его это.

Еще дальше, в своего рода алькове, где поддерживалась более высокая, нежели в остальных помещениях, температура, — расположенном, надо думать, ближе к вулканическим недрам — он заметил яйца размером с яйцо дронта или эпиорниса, тщательно разложенные, каждое в своей нише, как бы в ожидании проклевывания. Они даже показали ему, проходя мимо, вход в какой-то таинственный коридор, который позволял им сообщаться с другими жилищами или, быть может, заканчивался в общем зале, месте их собраний, предполагаемое существование коего могло только подпитывать расхожие слухи. Полковник, гордый тем, что с ходу сумел установить с приветившими его хозяйками особые отношения, показал нам единственный доставшийся от них небольшой сувенир: выкрашенный голубой краской детский череп размером с кулак, глазницы которого украшали с любопытством уставившиеся на вас засушенные цветы кактуса. Он заверил, что вел себя с величайшей осмотрительностью, стараясь не поступаться научным подходом, каковой полагал единственно совместимым с нашим проектом, но не сумел все же уклониться от того, что, со смехом обменявшись перед этим заговорщическим взглядом, они отдались ему и дали познать, как нелепо выражаются европейцы, зачастую не способные толком этого заслужить, «услады магометанского рая». Он был приятно изумлен, обнаружив, что существа, почитаемые им за примитивных, тем паче что их анатомия не оставляла никаких сомнений в однопроходности, являются искусными любовницами, посвященными в самые неожиданные тонкости, с какими он был бы рад встретиться при дворе Царя, где женщины, даже в мгновения полного, казалось бы, самозабвения, никогда не отступаются от приводящих его в отчаяние холодности и спокойствия, диктуемых хорошим тоном, как будто они вдали от залитой кровью арены присутствуют — с витающим в эмпиреях взглядом — при битве и убиении чудища.

Получив свою порцию любви, обе не сумели устоять и пометили его как свою территорию, излив на все еще набухший член ту обильную кашицу, на которую щедры некоторые травоядные млекопитающие, после чего при помощи воронки набросали ею же на его теле забавные граффити, словно речь шла о магической татуировке, способной наделить его неуязвимостью.

Полковник царской армии не моргнув глазом перенес эту операцию, которая в основных чертах напоминала до сих пор практикуемый в Африке ритуал инициации, что, по его словам, доказывало, что все народы на свете, даже не зная друг о друге, питаются из общего источника; к тому же он был слишком счастлив, что сумел, так сказать, in vivo испытать различные функции единственного отверстая, превратившего их для него в несравненных любовниц. Рискуя предстать перед нами как лизоблюд и подлипала, он все же не преминул уточнить, что «столкнулся лицом к лицу с выпуклыми, заметно более узкими влагалищами, способными к тому же гораздо активнее сокращаться, а прежде всего более глубокими, нежели влагалища европеек, — шестнадцать сантиметров вместо десяти, уверял он (и говорил, бесспорно, со знанием дела), причем одно из них оказалось снабжено переразвитым клитором, какого ему не доводилось еще видеть. И в довершение эректильные груди, которые заостряются сами собой, стоит только взять их в руку».

Я поздравил полковника с его первыми наблюдениями, не забыв уточнить, что цель нашей экспедиции еще не достигнута, поскольку она заключалась в добыче несущих в себе зародыш яиц, каковые надлежало доставить во Францию.

Проблема их девственного происхождения обсуждалась между нами неоднократно. Хотя подобное известно у некоторых насекомых, например у тлей, все же довольно непросто представить, что у пчел именно неоплодотворенные яйца порождают самцов, — у млекопитающих же примеры подобного процесса отсутствуют. Это девственное порождение, стало быть, сохранено здесь как бы чудом, является пережитком исчезнувших обществ, за которыми должен был последовать — возможно, после переходного этапа андрогинных форм — четко выраженный диморфизм современных видов, где мужской пол сначала проявился в виде аномалии, прежде чем его мало-помалу стало перенимать все растущее число соискателей, коих сия аномалия в качестве чреватой выгодой новации освобождала от кабалы беременности. Партеногенез, как ни крути, обрекает положившиеся на него в заботах о воспроизводстве виды на заунывное однообразие единственного типа, ностальгический идеал феминистических религий, который воплощали, каждая в свое время, Афина Парфенона и Мария, мать Иисуса, великая чародейка Изида и поэтесса Сафо, не говоря уже о весталках и девах Солнца у инков, прославленных своим целомудрием, — словно тем самым имелось в виду поставить на свое место, место узурпатора, настырное мужское начало, автора всех кровавых утрат — идущих в смычке войн и революций, — уже столько раз ставивших человечество на край гибели.

Сколь бы чудовищным он ни казался, фаллос отнюдь не вышел во всеоружии из головы какого-то бога войны. Достаточно вывернуть его как перчатку, чтобы он выдал свою фабричную марку: распахнутое во внешний мир, до пароксизма налитое кровью женское место.

На практике воспроизводство без самца все-таки не обходилось без интимности пары, хотя и нельзя утверждать, что было необходимо конкретное вмешательство. Полковник полагал, что предшествующей первому яйцу ординарной связи вполне могло хватить для оплодотворения всех яиц кладки: двух десятков для каждой из женщин за жаркий сезон. Он не настаивал на искажающем воздействии, каковое могли оказать на будущие яйца те контакты, которые он имел с двумя встреченными молодками. Не был ли, впрочем, партеногенез лишь переходным эпизодом, мог ли он поддерживаться, не прибегая подчас к мужскому вспрыскиванию подобного рода, поскольку женщине необходимо время от времени, как часам, вмешательство ключа, чтобы ее подзавести. В любом случае, проблема была не в этом. Главным для нас было получить все козыри, завладев яйцами, предпочтительнее — находившимися в инкубационной комнате, этими яйцами любви, которые каурые однопроходки, должно быть, отобрали среди всех снесенных как единственно пригодные обеспечить будущее их расы и как зеницу ока хранили при подходящей температуре, не спуская с них глаз в ожидании, пока они проклюнутся.