- Что произошло, Ксантипп? Объясни толком!
- Еврибиад принял решение отступать к Истму, - устало ответил Ксантипп. - Адимант и эгинец Поликрит убедили его.
Ругаясь сквозь зубы, Фемистокл стал надевать на ноги сандалии. Привычными движениями затянув на щиколотках узкие ремни, он распрямился, отыскивая глазами свой плащ.
Видя, что Фемистокл намеревается идти, Ксантипп мрачно произнёс:
- Можешь не торопиться, дружище. Еврибиад поднялся на свой корабль и отчалил от берега. Он хочет засветло произвести осмотр всех кораблей. Как стемнеет и варвары на той стороне пролива разожгут костры, наш флот в полной тишине двинется в Элевсинский залив и далее вдоль берега Мегариды к выходу в открытое море. Дозорные донесли Еврибиаду, что в Мегарском проливе персидских кораблей нет. Порядок движения такой: коринфские и спартанские триеры впереди, афинские триеры сзади; весь прочий флот будет находиться в центре.
- Я не допущу этого! Не допущу! - бегая по шатру, в ярости выкрикивал Фемистокл. - Ксантипп, немедленно извести меня, когда Еврибиад сойдёт на берег. Ещё не всё потеряно, клянусь Зевсом!
Ксантипп ушёл. Вскоре стража доложила Фемистоклу о приходе эгинца Никодрома, у которого какое-то важное дело.
Когда-то Никодром пытался совершить демократический переворот на Эгине, дабы отстранить от власти аристократов и поставить во главе государства народное собрание. В ту пору Эгина воевала с Афинами, поэтому афиняне обещали помочь Никодрому и его сторонникам. Афиняне, как всегда, действовали нерасторопно: когда их войско высадилось на Эгину, то сподвижники Никодрома были уже разбиты и рассеяны. Никодрому и кое-кому из его друзей удалось бежать в Афины. Афиняне предоставили беглецам небольшую гавань на мысе Сунион, там у них была крепость и стоянка для кораблей.
Никодром, отменный моряк, помогал Фемистоклу создавать афинский флот. Фемистокл всегда прислушивался к его советам, если дело касалось моря и кораблей. Когда Ксеркс двинулся в поход на Элладу, то Никодром на свои деньги построил быстроходную триеру, на которой совершил поход к Артемисию в составе афинского флота.
После обмена приветствиями Никодром сообщил Фемистоклу, что наварх эгинцев Поликрит продался персам. Не догадываясь о присутствии в шатре Гермонассы, которая не показывалась из-за занавески, Никодром всячески поносил Поликрита, приводя доказательства его измены. Правда, все эти доказательства были косвенными.
- А желание Поликрита бежать к Истму разве не говорит об его измене? - горячился Никодром. - Ведь ещё вчера он выступал за то, чтобы сражаться с персами у Саламина.
- Это Адимант сбивает с толку Поликрита, - ответил Фемистокл, - вряд ли тут пахнет изменой.
Но Никодром не унимался:
- Мне стало известно, что у Поликрита есть красивая золотая чаша. По внешнему ободу этой чаши идёт надпись на греческом языке: «Моему другу Поликриту от Артафрена». На внутреннем ободе чаши идёт такая же надпись, только персидской клинописью. Я знаю, Поликрит очень дорожит этой чашей! Он берет её с собой даже в походы.
- Артафрен? - насторожился Фемистокл. - Тот самый, что высаживался с войском у Марафона?
- Тот самый.
После ухода Никодрома Фемистокл погрузился в глубокое раздумье. Неужели измена проникла в стан эллинов? Если да, то как бороться с этим злом?
Из-за занавески вышла Гермонасса. В розовом пеплосе, с золотыми браслетами на обнажённых руках она выглядела очень нарядно.
- Я же говорила тебе, что Адимант трус и мерзавец! - гневно промолвила гетера. - Я не удивлюсь, если окажется, что и он тоже продался персам!
- Ты уходишь? - спросил Фемистокл, увидев, что она набросила на голову тонкое покрывало. - Мы ещё увидимся сегодня?
- Непременно, - кивнула Гермонасса.
Поцеловав Фемистокла в губы, она торопливо покинула шатёр.
Поднявшись по склону холма, Гермонасса оглянулась на белые домики городка, которые прятались среди ширококронных платанов и стройных высоких кипарисов. Городок лежал на берегу круглой бухты, её защищали от ветров и штормовых волн два длинных скалистых мыса. Самый длинный из этих мысов назывался Киносура
.
Вдоль низкого, покрытого крупной галькой берега Киносуры стояли на якорях, вытянувшись в два ряда, афинские триеры. У противоположного мыса и в бухте расположились пелопоннесские корабли.
Коринфские триеры занимали бухту у селения Пелея в получасе ходьбы от городка Саламина. Там же находились корабли мегарцев и эгинцев.
Напротив Пелейской бухты лежал островок Фармакусса, с которого хорошо просматривался мыс Перама на аттическом берегу. На Пераме расположились станом персы. Над Перамой возвышалась гора Эгалеос, с которой персы вели наблюдение за эллинским флотом. С высот Эгалеоса просматривался не только Саламинский пролив, но и почти весь остров. Вот почему эллинские навархи приняли решение уйти от Саламина ночью, чтобы персы не успели закрыть своими кораблями Мегарский пролив.
Всё это Гермонасса узнала от брата, который привёл её в стан афинян и теперь вместе с нею возвращался в Пелею. Покуда Гермонасса была в гостях у Фемистокла, Каллин навестил афинских военачальников, побывавших на последнем военном совете, и узнал от них о решении Еврибиада.
Брат и сестра молча шагали по каменистой широкой тропе, тянувшейся среди сосен по вершине холма. Слева вздымался уступами склон горы, поросший травой. Справа за деревьями виднелась понижающаяся к морю равнина, пересечённая неглубокими оврагами и руслами пересохших ручьев. Вдали сверкала на солнце бирюзово-зелёная морская гладь, по которой чередой катились небольшие волны. На море белели паруса сторожевых эллинских кораблей.
Под соснами царила глубокая тень. В воздухе разливался сладкий запах аниса и медуницы.
Стан коринфян находился между холмом и крайними домами Пелеи, поскольку всё пространство на морском побережье было занято палатками эгинян и мегарцев.
Подходя к своей палатке, брат и сестра неожиданно столкнулись лицом к лицу с Адимантом, у которого был очень озабоченный вид.
- Где ты шляешься, Каллин? - сердито заговорил Адимант. - Ты погрузил на свой корабль пресную воду? Как стемнеет, флот снимается с якоря и уходит к Истму. Наши корабли пойдут в авангарде.
Каллин ничего не успел ответить. Вместо него заговорила Гермонасса, злость которой вдруг прорвалась наружу:
- Ты озабочен пресной водой и пропитанием для воинов, Адимант. Но, мне думается, тебе лучше всего озаботиться о своём славном имени. Ты трясёшься от страха при виде персов! Зачем ты пролез в навархи, если все, что ты умеешь, это показывать спину врагу да плести интриги на военных советах. В то время как храбрейшие рвутся в битву, ничтожества, подобные тебе, думают о бегстве!
- Я думаю не о бегстве, а о спасении нашего флота, - раздражённо проговорил Адимант. - Твой обожаемый Фемистокл ничего не видит и не смыслит! Он возомнил себя мудрейшим из мудрых, считает, что его ораторский дар сильнее любых здравых доводов. Однако ж имеются ораторы и получше его! - Адимант горделиво усмехнулся. - Ия это доказал, перетянув Еврибиада на свою сторону. А Фемистокл пусть кусает локти от досады.