Доминиканец, с почтением поцеловав кольцо понтифика, выпрямился.
— Что... что вам об этом известно?
— Бросьте, маэстро Торриани! Нет нужды осторожничать со мной. Мне известно практически все. Даже то, что вы от моего имени направили в Милан шпиона для проверки слухов о ереси, гнездящейся при дворе иль Моро.
— Я... — Старый проповедник замялся. — Я прибыл именно для того, чтобы сообщить вам, что обнаружил наш человек.
— Я рад, — рассмеялся понтифик. — И весь обратился в слух.
Аннио де Витербо и Его Святейшество перестали созерцать фрески и расположились в больших полосатых кожаных креслах, которые для них пододвинули двое рослых слуг. Торриани отказался от предложения присесть и остался стоять. Под мышкой он держал папку, в которой лежал мой подробный отчет о гнезде катаров, обнаруженном в самом сердце Милана.
— В течение нескольких последних месяцев, — начал Торриани, все еще находясь под впечатлением от моих откровений, — мы получали донесения, в которых намекалось на то, что герцог Миланский пригласил знаменитого флорентийского художника Леонардо да Винчи для создания величественного произведения на тему последней трапезы Христа, содержащего еретические идеи.
— Леонардо, говорите?
Папа встретился взглядом с Нанни, ожидая его мудрых комментариев.
— Леонардо, Святейшество, — отозвался тот. — Разве вы его не помните?
— Смутно.
— Ну конечно, — поспешил оправдать его бородатый хорек. — Его имя отсутствовало в списке художников, рекомендованных домом Медичи для работы в Риме, в пору, когда вы еще были кардиналом. По нашим сведениям, речь идет о вспыльчивом и надменном человеке, который, конечно же, не является большим другом нашей Святой матери-Церкви. Медичи его знали и, безусловно, имели веские основания, чтобы не рекомендовать его вам.
— Еще одна проблемная личность, не так ли?
— Несомненно, Святейшество. Леонардо почувствовал себя оскорбленным после того, как его не включили в число рекомендованных в Рим живописцев и скульпторов. Поэтому в 1482 году он покинул Флоренцию, рассорившись с Медичи, и обосновался в Милане, чтобы работать там изобретателем, поваром, но уж вовсе не художником.
— В Милане? А как же они приняли такого человека? — лицо Папы приобрело комичное выражение, и он продолжил: — Ага! Понятно... Поэтому-то вы и утверждаете, что герцог предает меня, не правда ли, Нанни?
— Об этом вам лучше спросить у вашего гостя, Святейшество, — последовал сухой ответ. — Похоже, он прибыл с доказательствами его предательства.
Продолжая стоять, Торриани запротестовал:
— Доказательств у меня нет, это пока всего лишь подозрения, Святейшество. Леонардо под руководством и опекой иль Моро взялся за выполнение произведения на христианскую тематику. Это колоссальное полотно, но в нем полно неточностей, которые вызывают тревогу у приора нашего монастыря Санта Мария делле Грацие.
— Неточностей?
— Вот именно, Святейшество. Речь идет о «Тайной вечере».
— И что же странного в этой картине?
— Видите ли, Святейшество, нам стало известно, что двенадцать изображенных на ней апостолов на самом деле являются совсем другими людьми. Леонардо тайно поместил там портреты язычников, а также людей сомнительной веры, чтобы передать какую-то информацию нехристианского свойства.
Папа с Нанни переглянулись. Когда мудрец из Витербо потребовал подробностей, доминиканец схватился за свою папку.
— Мы только что получили первое донесение от нашего человека в Милане, — сообщил он, извлекая мое письмо. — Это эрудит из Вифании, эксперт в области шифров и тайных кодов. В настоящее время он собирает информацию о мастере Леонардо и о его произведении. Он внимательно изучил портрет за портретом на его «Тайной вечере», пытаясь установить взаимосвязь между ними. Наш эксперт перепробовал практически все: от поиска соответствий между портретами апостолов и знаками зодиака до эквивалентов в положении их рук и музыкальных нот. Свои выводы он не замедлит передать нам, и то, что сегодня является предположением, завтра может обратиться в доказательство.
Терпение Нанни лопнуло.
— Так он обнаружил что-либо конкретное или нет?
— Разумеется, падре Аннио. Достоверно установлены личности трех апостолов. Нам известно, что лицо Иуды Искариота, к примеру, соответствует внешности некоего брата Александра Тривулцио, монаха-доминиканца, который умер вскоре после диа де Рейес
[44]
повесившись в центре Милана...
— Вот это да! Как настоящий Иуда, — пробормотал понтифик.
— Вот именно, Святейшество. Пока нам не удалось установить, было ли это убийством либо самоубийством, но наш информатор считает, что повешенный принадлежал к общине катаров, внедрившейся в монастырь.
— Катаров?
У святого отца от изумления расширились зрачки.
— Катаров, Святейшество. Они являются последователями религии истинного Бога, общаются со Всевышним посредством молитвы, отвергают институт священников и не признают Папу Римского как единственного представителя Бога на земле...
— Мы знаем, кто такие катары, маэстро Торриани! — вспылил Папа. — Но мы были уверены, что их последние представители сгорели в Каркасоне и Тулузе в 1325 году. Разве епископ Памьерский не покончил с ними?
Торриани была известна эта история. Погибли не все катары. После триумфального крестового похода против катаров на юг Франции и падения замка Монсегюр в 1244 году спасшиеся катары бежали в Арагон, Ломбардию и Германию. Те, кому удалось перейти через Альпы, осели в окрестностях Милана, где у власти находились умеренные политические силы, которые оставили их в покое. Постепенно их экстремистские идеи иссякли, многие из них перестали соблюдать свои ритуалы и отказались от еретических взглядов.
— Ситуация может выйти из-под контроля, Святейшество, — озабоченно продолжал Торриани. — Брат Александр Тривулцио был не единственным, кто мог исповедовать идеи катаров в миланском монастыре. Три дня назад другой монах открыто заявил о своей ереси, после чего покончил с собой.
— Эндура? — глаза хорька заблестели.
— Она самая.
— Клянусь всеми святыми! — заорал Нанни. — Эндура была одним из самых радикальных обычаев катаров. Вот уже двести лет никто не прибегал к ней.
Оглянувшись на понтифика, который, казалось, не понимал, что все это означает и что такое эндура, Аннио объяснил ему вкратце:
— В пассивном варианте эта традиция заключается в торжественном обете не принимать в пищу ничего, что может осквернить тело катара, стремящегося к совершенству. Эти несчастные верили, что, умерев в чистоте, они спасут душу и воссоединятся с Богом. Впрочем, существовала и активная версия, состоявшая в самосожжении, реализовавшаяся лишь однажды, во время осады Монсегюра. Обитатели последнего бастиона катаров предпочли смерть на погребальном костре сдаче войскам понтифика.