Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Мид-Смит cтр.№ 12

– Пожалуйста, Люси, не обращайте на меня внимания, когда я сержусь! Я сегодня очень злая и откровенно сознаюсь в этом. Мне кажется, я обошлась с вами очень нелюбезно…

– Да уж, это несомненно! – смеясь, подтвердила Люси.

– Надеюсь, вы все-таки останетесь в моей комнате? – продолжала я.

– Нет, ни за что не останусь, если вы будете все такой же несносной! – с иронией ответила Люси.

– Ну хорошо, я постараюсь быть с вами любезнее, – пообещала я.

После этого мы спустились в столовую, и Люси больше ни словом не обмолвилась о своем намерении переменить комнату.

За обедом я боялась взглянуть на американок. Не было ни малейшего сомнения в том, что Люси пока еще ничего не знала о моем подслушивании в беседке. Если бы она что-нибудь знала об этом, то в нашем резком разговоре это наверняка бы обнаружилось. Она считала меня недоброй, невежливой, себялюбивой – и это понятно, но она пока еще не знала, что я была способна на столь неблаговидный поступок. Несомненно, что и Веда тоже ничего не знала об этом. За столом она смотрела на меня с таким милым выражением сочувствия, но меня, при моем беспокойном состоянии духа, это уже не трогало. Я полагала, что Джулия едва ли скрыла от своей сестры, что видела меня в беседке. Однако и Адель, и Джулия держали себя за столом как обычно и даже были очень внимательны ко мне. При взгляде на Адель мне теперь трудно было воскресить в памяти выражение ее лица во время декламации монолога, когда она с таким увлечением произносила чудные слова поэта. Теперь она казалась мне такой неинтересной – в будничном платье, с некрасивой прической, да и голос ее звучал совсем иначе и резал мне слух. Да, Джулия безусловно была великодушна: очевидно, что она пока еще ничего не сказала сестре. Я даже невольно задала себе вопрос, как бы я поступила на ее месте, и должна была по совести признаться, что я не была бы столь добра по отношению к ней.

После обеда пришла почта. Было письмо и для меня – от моего брата Джека. Он не особенно часто писал мне, так что я была очень рада получить от него известие.

– Ну, что он пишет, Мэгги? – спросила мама. – Когда ты прочтешь письмо, передай его мне, пожалуйста.

В это время все наше общество сидело в гостиной, где горели лампы и были спущены занавеси. Адель очень недурно играла на рояле, а Джулия – на банджо. Иногда они целыми часам играли по просьбе отца, который с удовольствием слушал их музыку. Как раз в ту минуту, когда мама обратилась ко мне с вопросом о письме, Джулия на своем банджо играла какую-то очень веселую мелодию под аккомпанемент Адели.

Я распечатала письмо и начала его читать. Вдруг кровь прилила к моему лицу; я скомкала письмо и быстро сунула его в карман.

– Что такое? – спросила мама. – Уж не болен ли наш Джек? Отчего у тебя такой странный вид, Мэгги?

– Нет, Джек, слава Богу, здоров, – ответила я и, встав со своего места, отошла к окну.

Мама последовала за мной и снова спросила:

– Да что же случилось? Покажи-ка мне письмо Джека.

Я обернулась и, глядя ей прямо в лицо, ответила:

– Это письмо касается лично меня, и я не могу тебе его дать. Не сомневайся, мама, с Джеком ничего не случилось. Ты ведь никогда раньше не требовала, чтобы я показывала тебе письма Джека, адресованные лично мне.

Мама помолчала некоторое время; она никогда не была особенно ласкова с нами, своими детьми, но при этом никогда не была несправедливой в своих требованиях.

– Ты тоже никогда в жизни не лгала мне, – заметила мама, – и если ты меня уверяешь, что Джек здоров, то я совершенно спокойна; можешь не показывать мне письмо. Ты всегда была со мной откровенна, Мэгги, и я верю тебе.

Мама принялась за прерванную работу и через несколько минут вновь обратилась ко мне:

– Ну, а ты, Мэгги? Полно тебе лениться, возьмись-ка за свое вышивание. Тут пока еще достаточно светло.

Как тряслись мои руки, когда я вдевала нитку в иголку, как затуманивались мои глаза, когда я разбирала шелк и шерсть! Все мои переживания, связанные с приездом чужих девушек в наш дом, включая и то, что меня уличили в недостойном поступке, – все это было ничто в сравнении с тревогой, которую вызвало во мне письмо брата, о содержании которого ни в коем случае не должна была знать моя мама!

Каждый день ровно в девять часов вечера отец читал молитву перед собравшимися домочадцами, а затем мы, девицы, расходились по своим комнатам. Как только я собралась пойти к себе в комнату, ко мне подошла Джулия и прикоснулась к моему плечу.

– Нельзя ли мне поговорить с вами пару минут? – спросила она таким многозначительным тоном, что я не посмела отказать ей.

– Идите, Люси, в нашу комнату, – обратилась я к своей соседке, – я тоже сейчас приду.

– Джулия, не задерживайте Мэгги надолго, – вмешалась моя мама, когда заметила, что Джулия затевает какой-то разговор со мной. – У нее такое бледное лицо и такой утомленный вид. Тебе, Мэгги, надо пораньше лечь спать. И не болтайте перед сном с Люси!

– О, мы вообще-то не так уж много болтаем, хотя и спим в одной комнате, – ответила Люси и начала подниматься по лестнице.

Я стояла около Джулии, еще не зная, куда она решила пригласить меня для разговора.

Когда все девицы удалились, Джулия подошла к маме.

– Прошу вас, милая миссис Гильярд, – сказала она, – позволить нам минут десять поговорить с Маргарет наедине в библиотеке. Можем ли мы рассчитывать на то, что никто не прервет нашей беседы?

– Конечно, можете, – ответила мама, вопросительно поглядывая то на меня, то на Джулию.

– Благодарю вас. Пойдемте, Маргарет.

Она взяла меня под руку, и мы вдвоем прошли по широкому коридору в нашу библиотеку. Лампы были уже погашены, так как прислуга готовилась запирать дом на ночь. Но Джулия вынула из своего кармана коробку спичек и зажгла большую лампу, висевшую как раз посередине комнаты.

– Зачем вы зажигаете лампу? – спросила я. – Не надо!

– Напротив, – возразила она, – я хочу видеть ваше лицо.

В эту минуту у меня явилось сильнейшее желание уйти, но сознание, что я полностью нахожусь в ее власти, остановило меня.

– Я видела вас сегодня в беседке, – начала она, – и вы, разумеется, это знаете.

– Да, знаю, – согласилась я.

– Так вот скажите мне, пожалуйста, что все это значит и как вы сами оцениваете свой поступок?

В первую минуту я была готова сказать: «Я знаю, что поступила дурно, и стыжусь своего поступка», но из упрямства не хотела признать себя виноватой и плотно сжала губы.

– Вам, конечно, стыдно, но вы слишком упрямы, чтобы сознаться в этом, – продолжала американка, глядя на меня в упор своими проницательными глазами. – Как вы думаете, что я теперь намерена делать?