Озеров перестроился в правый ряд и еще сбавил скорость.
– Как же? – спросил он, помолчав. – Нет, вы не подумайте, что я из праздного любопытства… Но даже мне трудно… отстраниться! У вас в театре убили главного режиссера, с которым, как я понимаю, вы проработали много лет. Пропали деньги, большие. Вы каким-то образом во все это замешаны, и вам… дела нет?!
– Вы ничего не знаете.
– Чего я не знаю?
– Я, наверное, уйду из театра.
– Как?! – поразился Максим Викторович. – И вы?! Ваша звезда Роман Земсков тоже директора пугал, что уходит!
Ляля Вершинина потрогала перчатки, втиснутые между креслами. Они были мягкие, приятные на ощупь.
– Я его на самом деле люблю, – сказала она Максиму. – Я раньше думала, что так бывает только в книгах. Ну, в литературе!.. Я большой специалист по литературе. А оказалось, нет, не только. Вот вы! Вы кого-нибудь любите?
– Люблю, – быстро ответил Максим.
– Именно так, как положено? Как в книжках написано? Правильно?
– Я не знаю, как правильно.
– И я раньше не знала, а теперь знаю, – сообщила Ляля и улыбнулась.
Говорить с малознакомым человеком о любви ей было легко и приятно. Вот так бы ехать еще десять лет под снегом и говорить о любви. А через десять лет остановиться, выйти, оглядеться, понять, что зима миновала, лето в разгаре, и перед глазами до самого горизонта простирается подсолнуховое поле, и так, оказывается, прекрасно жить, когда подсолнуховое поле до горизонта, и небо синее, горячее, и пахнет землей и разогретым асфальтом, и где-то там, над полем – жаворонки.
Всего-то и нужно – десять лет говорить о любви.
– Все как-то сразу навалилось, – продолжала она, возвращаясь со своего подсолнухового поля в темноту чужой машины. – В другое время я бы, наверное, тоже была озабочена, бегала к Юриванычу, всякие версии придумывала бы. А сейчас… мне все равно.
– Почему?
– Господи, я же вам объясняю! Из-за любви! Я его люблю, именно так, как надо, правильно! А он мне сказал, что никогда так не любил.
– Кто, директор? – помолчав, осведомился Максим.
– Да при чем здесь директор!
– А кто, выходит, не любил?
– Ромка, – ответила Ляля и улыбнулась. – Вы же не знаете!.. И никто не знает. Он сказал, что уходит от меня, и ушел. И еще сказал, что никогда не любил так, как надо! А я думала вот уже два… или сколько… два дня, и поняла, что я-то как раз его люблю по-настоящему. И буду любить всегда, – добавила она твердо, как будто Озеров собирался оспаривать ее право всегда любить Ромку, надо понимать, артиста Земскова.
…И что нужно говорить? Что-то спрашивать? Как-то утешать?
– Вы не поймете, – продолжала она. – Потому что сами не знаете, правильная у вас любовь или самая обыкновенная. А может, и вообще не любовь никакая!.. Не поймете. Вы просто поверьте – мне никакого дела нет, кто Верховенцева отравил, кто деньги украл. Это такие глупые мелочи! Ну, найдут того, кто отравил, а может, и деньги найдут. Ну и что? Ничего уже не вернется. Жизнь не вернется. Она кончилась, и больше ничего не будет.
– Н-да, – сказал Озеров.
…Нет, он предполагал, конечно, что у Ляли Вершининой случилась какая-то личная драма – всем своим видом она наводила на мысль о драме, – но не подозревал, что рана так свежа. И не предполагал, что «жизнь не вернется» – разные ведь бывают драмы!..
– Вон Егор, сосед мой, тоже не понимает. Он считает, раз Ромка мне по хозяйству не помогал, значит, любить его я не должна, не заслужил! – Она засмеялась. – И как ему объяснить, что ни при чем тут хозяйство! Вообще никто и ничто ни при чем! В нем была вся моя жизнь. Вот вся-вся, каждая секунда была – его. А теперь ничья. И без него мне ничего не нужно и ничего не будет нужно. Я же знаю себя.
Почему-то Максим пришел в раздражение – моментальное и острое, – хотя ничего особенного она не сказала.
– То есть вы согласны, чтобы вас обвинили в воровстве, потому что ваша жизнь вас теперь не интересует, потому что она не интересует Романа Земскова, потому что он вас разлюбил.
– Ну да, – согласилась Ляля, обрадованная тем, что он наконец-то понял. – Так и есть.
– Мило, – оценил Максим, вспомнив манеру Феди Величковского.
– Мы приехали, вон видите ворота?..
Сильный фонарь заливал тихую улочку, похожую на деревенскую, синим светом. Под фонарем какой-то человек истово махал лопатой, расчищал дорожку, Озеров подумал, что он, должно быть, ненормальный. Какой смысл махать лопатой в самый снегопад?!
– Ну, спасибо, что подвезли. До завтра.
Ляля вылезла из машины и поплотнее затянула под подбородком платок. Обошла капот и нос к носу столкнулась со столичным режиссером.
– У меня к вам есть вопросы, – сказал он неприятным голосом. – Я не успел задать.
– Давайте завтра. Я не могу сейчас.
Она пошла к калитке по расчищенному снегу – видно, человек с лопатой и тут постарался.
– Доброго вечера!
Человек подходил из метели, и Максим узнал в нем соседа по директорской ложе, угощавшего их с Федей коньяком. По всей видимости, это он сомневался в хозяйственных способностях Романа Земскова.
Озеров сдернул перчатку и пожал широченную огненную лапу соседа.
– Георгий, – представился тот, – впрочем, мы люди знакомые. Ольга Михайловна, я там у тебя тоже почистил перед крыльцом!
– Спасибо. – Она уже почти скрылась за калиткой.
– Подожди, у меня дело к тебе!
– Не хочу, не надо, Егор. До свидания, Максим Викторович.
– Плохо! – оценил сосед и со всего размаха воткнул свою лопату в сугроб.
– Совсем плохо, – поддержал его Озеров и накинул капюшон. Федина шапка «Пар всему голова» сейчас пришлась бы очень кстати.
– Так ведь я от нее по-любому не отстану, – сообщил Георгий, как будто продолжая давно начатый разговор. – Она, дурочка, думает, если дверь замкнет или вон калитку запрет, так я и не приду. А что ж, я ее брошу, что ли?! Еще утопится, она может.
– Утопиться может?
Георгий энергично кивнул и отер со лба пот – ему было жарко.
– Чего там у них за канитель, на театре-то? Вы ж наверняка знаете!
– Знаю, – согласился Озеров. – Как по отчеству, я забыл? Георгий Александрович?
– Алексеевич! Да не надо отчества! Называй Егором! Или тебе по московской привычке несподручно?
– Ничего, нормально. В театре, Егор, хорошего мало. Неразбериха и полное замешательство. Тайфун. А соседка твоя прямо посередине!..
– Пойдем поговорим? – предложил Георгий, подумав. – Водки выпьем!
– Да я за рулем.