Возрождение - читать онлайн книгу. Автор: Олег Верещагин cтр.№ 57

– Товарищ Романов… – Участковый моргнул удивленно, подтянулся. – Рады вас приветствовать у нас на станции… разрешите представиться – начальник станции Веде… гхм, пока не привык; то есть – титулярный советник Веденеев… простите, что не было торжественной встречи, нехорошо получилось, но люди заняты все…

– Ерунда, ерунда. – Романов покачал головой. – Я бы, наоборот, если честно, был бы рассержен, если бы вы устроили такую встречу… Образцовая у вас станция, я должен сказать. А кстати – почему такое странное название?

Железнодорожник и участковый растерянно переглянулись. Веденеев развел руками. Участковый буркнул:

– Староста у нас… контуженый. Вот почему.

Ответ был веским и бессодержательным. Тут как раз подоспел Максим. В зубах он держал один пирожок, в правой руке – второй, в левой ухитрялся держать сразу два белых пластиковых стакана – видимо, из старых запасов, – над которыми поднимался парок, пахнущий ягодами.

– Форофо, – посетовал Максим с оскорбленным видом. Романов избавил его от одного пирожка и одного стакана, Балабанов быстро и возмущенно прожевал откушенное и пояснил: – Дорого! Два пирожка с мясом – небось всех собак съели! – и два маленьких стакашка с кипятком, а…

– Это вы зря, молодой человек, – обиженно вмешался Веденеев. – Чай, конечно, – уж извините… сушеные ягоды. Хорошо еще, запасы делали всем миром, а то бы и такого не было. А в пирожках – свиной фарш. Настоящий. У нас строго, бабушки эти, между прочим, от поселка торгуют, а не просто так. Цены утверждены на Круге, а что, может, высоковато – так товар того стоит. И все равно ниже максимума. Мы не наживаемся, да и как с «горячих» денег наживешься… а людей питанием обеспечиваем; вон ребятишки едут – им и вообще бесплатно. Зря, честное слово. Мы и цветами торгуем живыми – только их разбирают сразу, ушла уже баб Рая-то. А то бы и вы купили, не удержались бы.

Романов подумал, что и правда не удержался бы – купил бы цветы Есении. Она была бы рада… жаль, что не получится…

– Извините… – Максим покраснел. – Вкусные пирожки. Правда вкусные. Вы… знаете, что?! Если к нам приедете… потом… мы с Игнатом вас тоже накормим…

– Игнат – брат, что ли? – Железнодорожник улыбнулся.

Романов перестал жевать, не глядя на Максима. И с трудом удержал облегченный вздох, когда тот ответил спокойно:

– Ага, старший. Он во Владике живет. В Новом.

– А у меня – три девки, – вздохнул участковый. – Хоть топи… Хорошо еще – образумились, до всего этого я со старшей не знал, что делать, да и средненькая уже за ней тянулась…

– Женить тебе старшую давно пора… – видимо, эта тема у участкового с железнодорожником была постоянной, они заговорили о семьях, а Романов и Максим тихонько отошли, жуя пирожки и запивая ягодным настоем. В углу недалеко от кассового окошка стояла трехсекционная урна – для стекла, пластика и бумаги – с надписью белым по черному:

Стаканчики и клочки старой газеты, в которые были завернуты пирожки, отправились «по адресам»…

За станционным зданием оказалась небольшая площадь, окруженная зданиями, в которых горели огоньки. Тут было хоть и холодно, но почти безветренно. Над выходом покачивался фонарь, подальше прерывистым ажурным силуэтом поднималась сторожевая вышка. Неожиданно послышалось мычание коровы – Романов и Максим удивленно переглянулись, потом мальчишка улыбнулся:

– Молоко, да?

– Что ты, – ответил Романов. – Молоко самозарождается в подсобках супермаркетов. Сразу в пакетах. Ты что, не знал?

Балабанов покраснел. Романов не без насмешки продолжал:

– Ну давай. Скажи мне в лицо все, что о моем ехидстве думаешь, забудь, что перед тобой Большое Начальство.

– А я на вас Вячеславу Борисовичу пожалуюсь, – тихо, но мстительно ответил Максим. – Так прямо и скажу всю правду: «Товарищ Жарко, а товарищ Романов на меня постоянно морально давил, чтобы принудить сбежать и не исполнять свой долг по наблюдению за ним». И еще скажу, что вы на мои деньги ели и пили. Вот.

– Ну ты и нахал стал, братец, – покачал головой Романов. Хотел сделать мальчишке подсечку и толкнуть его в сугроб, но Максим с каменным лицом стремительно перепрыгнул через быстро выставленную ногу и поднырнул под руку, которой Романов собирался толкнуть его в плечо. – Ого… Ладно. Сдаюсь. Пошли искать этот танк…

«Абрамс» стоял прямо на обочине бывшей дороги за крайним домом, там, где начиналось утопавшее в поземке бескрайнее поле. Большой, угловатый, нелепый, с облезшей краской, на которой было уже не различить ни эмблем, ни номеров, с одной стороны почти заметенный снегом – и с вывернутой черной дырой в корме. На поднятом длинном стволе с кожухом эжектора болтались самодельные качели – просто лохматая веревка с палкой, – на которых раскачивался мальчишка лет шести-семи: такой же лохматый, рыжий (вихры торчали из-под большой ушастой шапки), в растрепанных теплых джинсах, теплой старой куртке, из-под которой торчал высокий толстый ворот свитера, в валенках. Он с интересом рассматривал подъезжающих всадников серыми глазами. На земле стоял и безнадежно нудил второй пацан – того же возраста, но русый:

– Джо-о-онни-и… ну Джонни-и… дай покачаться… да-а-ай…

Романов вспомнил старую фотку. 1943 год. Ребята качаются на стволе брошенной немецкой пушки… Хм, а почему Джонни, в честь чего такое прозвище? Колхоз имени генерала Ли, мальчишка – Джонни…

– Ребята, а где тут можно найти старосту? – окликнул Романов ребят…

Рыжего, конечно, звали Женькой. Женькой Воробьевым. Сын офицера, погибшего в бою возле этой деревеньки – именно тогда был подбит танк «сил ООН», – отца он почти не помнил и называл «папой» сержанта армии США Фрэнка Мэлоу. В тот день сержант Мэлоу чуть было не сгорел в своем «Абрамсе», выбрался чудом и лежал без сознания в кювете. Там его и подобрала Женькина мать. Подобрала, хотя сперва собиралась убить из пистолета мужа – добить оккупанта, захватчика, врага… Но потом – подобрала.

Так Женька стал Джонни. Джонни Воробьевым (Романов мысленно улыбнулся). Не официально, конечно, но ему самому имя-прозвище нравилось, и он страшно им гордился и настаивал, чтобы его звали только так. А Фрэнк Мэлоу поселился в пристанционной деревне и уже год почти как числился выборным старостой. Он хороший механик и вообще «мастер на все руки» – порода, почти вымершая в Америке, да и в довоенной РФ тоже уже редкая.

Мэлоу было лет тридцать. Светловолосый, крепкий молодой мужик, плечистый и немного медлительный, он, наверное, нравился женщинам и в Америке. На руках – рукава простой клетчатой рубахи по-домашнему закатаны – Романов увидел следы сильных ожогов. Все это, впрочем, он разглядел уже потом, а в тот момент, когда он вошел в дверь, Мэлоу целился в вошедшего из кольтовского карабина. Его жена – тоже высокая рыжеволосая женщина с выражением на лице, характерным для женщин последних лет – настоящих женщин, не сломавшихся, не ставших сумасшедшими, рабынями, подстилками, – целилась тоже, с не меньшей решительностью, хотя и из «макара». Впрочем, именно она опустила пистолет и сконфуженно сказала: