Римские каникулы - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Токарева cтр.№ 68

Под потолком висит винт вентилятора величиной с самолетный пропеллер. Если его включить, он движется совершенно бесшумно, передвигая пласты воздуха.

Я лежу на широкой кровати, смотрю над собой и думаю: о чем говорить с Федерико Феллини? Я не знаю Италию так же, как Федерико не знает Россию. Что я знаю об итальянцах? Они ревнивые, шумные и хорошо поют. И это все.

В мою дверь постучали. Вошла горничная, внесла розы, обвитые нарядной красной лентой. Среди зелени и шипов – конвертик с запиской: «Дорогая Виктория, горячо приветствую Вас в Италии, с восторгом жду встречу. Федерико Феллини».

Я позвонила Клаудии:

– А почему записка на русском?

– Я перевела, – простодушно ответила Клаудия.

– По-моему, ты сама и сочинила.

– Нет, нет, что вы… Это Федерико диктовал. Он звонил сюда.

– И о чем вы говорили?

– Я спросила, когда он приедет. А он ответил: «Может быть, к Рождеству». Он вообще очень застенчивый, знаете? Он стесняется.

– А когда Рождество у итальянцев?

– Как и у вас. В декабре.

– Через полгода приедет? – Я подвытаращила глаза.

– Да нет, он шутит, конечно. – Голос Клаудии стал нежным. Эта нежность относилась к Феллини.

– Жаль, – сказала я. – Можно было бы полгода здесь пожить.

– Да, – вздохнула Клаудия. – Хорошо бы…

Клаудия – платиновая блондинка, маленькая, хрупкая, в поте лица зарабатывающая хлеб свой. Хорошо было бы нам обеим ото всего отключиться, купаться в тугих и чистых водах Средиземного моря, на завтрак есть сыр, сделанный из буйволиного молока, а на обед заказывать рыбу сомон, выловленную утром, а на десерт есть фруктовый салат «Мачедония».

А вечером сидеть в прибрежном ресторанчике возле башни, которую когда-то построили сарацины, и смотреть, как шар солнца опускается в воду.

Хорошо бы Федерико оказался занят или рассеян и забыл нас на полгода.

Пляж

На пляже нам положен синий зонт и два шезлонга.

Вокруг такие же зонты и шезлонги. Много красивых женщин.

Песок мелкий и чистый, как мука. Раскален, как на сковороде. Стоять невозможно.

По пляжу ходят индусы и разносят яркие платки, нанизанные на палки. Они свободно погружают в песок свои смуглые прокопченные ноги. Но индусы, как известно, могут ходить и по углям.

Возле нас расположилась семья: богатый бизнесмен, его жена, их сын.

Богатый бизнесмен потому и богат, что все время работает.

Я заметила: на Западе количество труда и благосостояние находятся в прямой зависимости. В школе я проходила, что быть богатым стыдно. А быть бедным – почетно. Это осталось в советских мозгах до сих пор. Осело в генах: ни тебе, ни мне. Поровну. Нищета гарантирована.

Богатый бизнесмен не теряет ни минуты. На пляж он приходит с горой бумаг. Сидит в шезлонге и просматривает. Изучает. Что-то черкает, записывает. Во второй половине дня он тоже работает. Не потому, что надо. Хочется. Он ТАК живет.

Красив он или нет – сказать трудно, поскольку это не имеет никакого значения. Значителен.

Жена Сюзанна – художница, выглядит на двадцать четыре года. Но поскольку сыну двадцать, то, значит, и Сюзанне больше, чем двадцать четыре. В районе сорока. Но юность как-то все не может с нее сойти. Она будто позолочена юностью. Ей все нравится: и то, что я из России, и то, что по пляжу ходят индусы и здороваются:

– Салют, Сюзанна!

– Салют, Субир, – охотно откликается Сюзанна.

Она всех знает по именам.

На лицо бизнесмена наплывает туча: что за манера завязывать знакомство с низшим сословием. Но для Сюзанны нет высшего и низшего сословия: для нее все люди – люди. Каждый человек – человек.

Именно поэтому обслуга отеля не боится Сюзанну и забывает положить новый шампунь. Сюзанну это не огорчает.

А бизнесмена огорчает, и даже очень. Он выговаривает ей на своем языке, и я различаю слова: «романтиш» и «но реалистиш». Сюзанна лишена реальной жизни и витает в облаках с неземной улыбкой. Значит, ей – облака, а ему – все остальное: работа, расходы и так далее.

Сюзанна слушает мужа с никаким выражением, потом поднимается, закалывает свои длинные волосы и идет в воду. Входит медленно, откинув голову, волны ласкают ее грудь и руки. Я смотрю на нее и думаю: хорошо быть красивой и богатой. У нее нет заборных впечатлений. Она наслаждается жизнью. Она входит и плывет.

Я тоже войду сейчас в Средиземное море, но как войду, так и выйду. Это не мое. Я здесь случайно. На неделю.

– У вас есть дача? – спрашивает меня бизнесмен.

– Есть, – не сморгнув, отвечаю я.

Он ведь не спрашивает «какая?». Он просто устанавливает факт.

– У нас тоже есть. Но Сюзанна не любит. Мы ездим сюда уже двадцать лет.

– А зачем дача? – включается в разговор сын. – Вот наша дача. Давайте здесь собираться каждый год.

– Давайте, – соглашаюсь я.

Сына зовут Вольфганг Амадей, как Моцарта. Он похож на моего Петрушу: те же просторные глаза, высокий лоб, русые волосы. Он похож на него, как старший брат. Поэтому я смотрю, и смотрю, и смотрю, не могу глаз оторвать и думаю: когда Петруша вырастет, он будет так же легко двигаться, у него будут такие же золотистые волосы на руках и на ногах. Вот только выражение лица… Для того чтобы иметь такое выражение, надо жить в свободной стране. Нос и лоб – это важно. Но еще нужна свободная страна, освободившая лицо.

А какой будет моя страна через пятнадцать лет?

У Вольфганга кризис с его девушкой. Он приехал пережить этот кризис на море.

Мне нравится его немножко дразнить, и я говорю на русском языке:

– Вольфганг, ты звонил ночью твоей девушке? Ты говорил, что тоскуешь?

Вольфганг вопросительно смотрит на Клаудию, ожидая перевода. Но я не разрешила переводить. Клаудия загадочно улыбается.

Вольфганг каким-то образом догадывается, о чем я говорю, и трясет пальцем. Потом добавляет:

– Ты хорошо знаешь жизнь.

Вечером, впрочем, не вечером, а часов в пять-шесть, когда солнце дает особое освещение, Сюзанна уходит с мольбертом рисовать. Это важные часы в ее дне. Может быть, самые важные.

Сюзанна талантлива, работает на подсознании, и когда творит, когда кисть прикасается к холсту – ее ЗДЕСЬ нет. И ТАМ тоже нет. Она пребывает где-то в третьем измерении, куда нет хода никому. Ни одному человеку.

После работы Сюзанна возвращается какая-то вся абстрактная, никому не принадлежит, как будто переспала с богом. Муж это чувствует. Его это не устраивает.

На лбу туча. Так и ходит с тучей.