Это были безмятежные дни, хотя и вязкие, не остающиеся в памяти. Рут с легкостью отдалась заботам Фриды и даже, когда ей стало лучше, старалась казаться слабой и пить бульон крохотными глотками. Однажды утром она была застигнута на месте преступления: поднявшись с постели, она пыталась впустить в окно одну из изгнанных кошек. Затем последовал обмен взаимными упреками.
– Так вот что я получаю взамен на то, что вожусь с тобой как святая! – кричала Фрида. – С меня хватит! Поднимайся и живо в сад! Нечего валяться весь день в постели!
Фрида вела себя так, как если бы Рут не просто стало лучше, но так, как если бы она чувствовала себя наилучшим образом: была молодой, но ленивой. Она заставляла ее сидеть на солнце в саду и чистить серебро или отрезать хвостики у стручков фасоли.
– И не вздумай рассказывать мне старые семейные истории про это серебро, – предупредила Фрида.
Днем, вместо того чтобы вздремнуть в доме, Рут полагалось «дышать воздухом» в саду.
– Скоро мы начнем гулять по берегу, – объявила Фрида, как будто Рут была привычна к дневным пробежкам по песку. Когда же Рут пожаловалась на спину, Фрида, постучав ей по виску, сказала: – Ты никогда не задумывалась о том, что это все у тебя в голове? Как это называется? Джеффри наверняка знает.
– Психосоматика, – сказала Рут.
– Джеффри наверняка знает.
Как-то утром Фрида принесла из почтового ящика письмо в светло-голубом конверте. Она торжественно вручила его Рут и задержалась, чтобы посмотреть, как та его откроет. Рут не торопилась. Она посмотрела на обратный адрес: Ричард Портер, потом улица и номер дома в Сиднее, в котором она могла бы жить, если бы захотела. Фрида, фыркнув, вздохнула.
– Ты не могла бы принести мне нож для писем? – спросила Рут. – Он на письменном столе Гарри.
– Просто разорви конверт.
– Я хочу его разрезать. Чтобы сохранить адрес.
Фрида покачала головой, выкатила глаза и, скорчив несвойственную ей комическую гримасу, направилась в дом. Это дало Рут возможность обнюхать конверт. Проведя пальцами по клапану, она нащупала места, которых касались руки – а может быть, и язык – Ричарда. Рут надеялась получить от него в скором времени весточку, но точно не знала, сколько времени прошло с его отъезда.
Фрида вернулась с маленьким острым кухонным ножом.
В конверте лежала открытка, а в открытке лист тонкой бумаги, такой же, как в первом письме, где Ричард принимал ее приглашение. На фотографии залива – другого, не залива Рут, – небо было нелепо голубым. Рут трудно было вообразить себе Ричарда, выбирающего открытку. На открытке было написано: «Дорогим Рут и Фриде с благодарностью за незабываемый уик-энд».
Рут передала открытку Фриде, и та осторожно взяла ее, как будто там могли быть важные новости. Тем временем Рут читала письмо, предназначенное только ей: «Моя дорогая Рут, надеюсь, ты чувствуешь себя лучше. Я хотел бы услышать твой голос и знать, о чем ты думаешь. В моем саду пышно цветут розовые лилии, мне бы хотелось, чтобы ты их увидела. Дочь говорит, что ими можно будет любоваться еще недели три. Она унаследовала от нас „зеленые пальцы“, да и все остальные у нее на месте. Пожалуйста, позвони, как только лучше себя почувствуешь, или напиши, или что угодно! Или я приеду и увезу тебя».
Рут сомневалась, что ей понравится, если ее увезут.
Фрида наблюдала за ней.
– Можно мне взглянуть? – спросила она.
– Это личное письмо.
– Ах, личное. – Похоже, Фрида нашла это забавным и воздела руки к небу, как в кино, где человек в нелепом полосатом одеянии скомандовал: «Руки вверх!»
– А как он узнал, что я болела? – спросила Рут. – Он звонил?
– Звонил, – подтвердила Фрида.
– Когда?
– Когда ты болела. – Фрида заткнула открытку за пояс брюк.
– Я не помню.
– Хочешь, чтобы я записывала все подряд? Я не секретарь. – Фрида переминалась с ноги на ногу. – Он просто хотел сказать нам спасибо. Как в открытке. Не думаю, что ты пропустила что-то важное.
– Если хочешь знать, – надменно проговорила Рут, – он приглашает меня жить к себе.
Лишь на секунду лицо Фриды выразило изумление, но она быстро овладела собой. Прежде Рут никогда не видела Фриду застигнутой врасплох, в заметном движении ее мыслей было что-то тревожное.
– И?.. – спросила Фрида.
– Я еще не решила, – ответила Рут.
Она уже жалела о сказанном. Ей припомнилась фраза миссис Мейсон: «Попридержи язык, если он слишком разболтался».
Но больше Фрида ничего не сказала. По-видимому, у нее имелись еще вопросы, но она не опустилась до того, чтобы их задать. Щелкнув по открытке у себя за поясом, она удалилась в дом.
Вечером позвонил Джеффри.
– Мне только что звонила Фрида, – сказал он. – Ты ее беспокоишь.
Интересно, когда это Фрида успела позвонить? Кажется, она несколько часов красила в ванной волосы.
– Она попросила меня не говорить о нашем разговоре, – сказал Джеффри. – Хотя я не одобряю подобных уловок, у нее наверняка есть свои соображения.
– У нее они всегда есть.
– Да, насчет этого Ричарда… Сколько ему лет?
– Около восьмидесяти.
– Ах, ему восемьдесят, – произнес Джеффри, и Рут поняла, что их слушает его жена. – Тогда другое дело. Фрида представила дело так, как будто он охотник за деньгами.
– Гарри не охотник за деньгами.
– Ты хочешь сказать, Ричард.
– Конечно же Ричард. Я знаю его пятьдесят лет. Я нужна ему не ради денег.
– Но ты ему нужна? – спросил Джеффри.
– Наверное, да, я ему нужна, – ответила Рут. – С тобой все в порядке, дорогой?
– О ком мы с тобой говорим? О приятеле? Бойфренде? Муже?
В его голосе послышалась мальчишеская дрожь, но кажется, она была вызвана смущением, а не страхом. Прокашлявшись, он справился с ней.
– Мне кажется, по отношению к вам было бы несправедливо осложнять вопрос о наследстве, в моем возрасте, – сказала Рут.
– Что?
– Я не собираюсь выходить за него замуж.
– Я понимаю, тебе нужна компания. Я беспокоюсь о тебе, ты там предоставлена сама себе, по-настоящему беспокоюсь.
– У меня есть Фрида.
– И слава богу, – ответил Джеффри.
– Так, значит, Ричард получил твое разрешение на то, чтобы видеться со мной?
– Ты не нуждаешься в моем разрешении, ма. Дело в том, чего ты сама хочешь. Но прежде чем ты примешь какое-то решение, я бы хотел с ним увидеться.
– Лилии будут цвести недели три, – сказала Рут.
– О чем ты?