Истории моей мамы - читать онлайн книгу. Автор: Маша Трауб cтр.№ 17

– Ну, рассказывайте, – велел Габа.

– Ты где был? – спросил Соловьев с вызовом, решив, что лучший способ защиты – нападение.

– Как – где? На охоте. Где еще мне быть? – не понял Габа.

У каждого мужика на буровой был вещмешок на экстренный случай – теплая одежда, смена белья, унты. Какие там развлечения? Только охота. Могли собраться спонтанно и поехать охотиться. Вот к Габе и заехали прямо на работу. Он переоделся, а свою одежду – пиджак, рубашку, брюки и сумку с документами – отдал земляку, который в тот день заканчивал вахту. И этот самый земляк, Баданов, должен был отвезти сумку в поселок, Зине. Передать, что Габа уехал на охоту и вернется дней через пять. Чтобы не волновалась.

Но Баданов решил напоследок гульнуть, раз уж появился повод съездить в поселок. К Зине он собирался заехать позже. Баданов переоделся в костюм Габы, чтобы произвести впечатление на местных барышень – правда, пиджак и брюки были слегка великоваты, – и пошел в общагу к проституткам. Где и упал неудачно на калорифер.

А Габа, совершенно не переживая, спокойно стрелял по зайцам.

– А мы лося загнали. Завтра мясо заберу, – сказал он. – Только я одного не пойму, что вы там все делали? Мужика жалко, да, он наш земляк, но чего Зина-то так напилась?

– Может, выпьешь? – предложил Соловьев.

– А надо? – уточнил Габа.

– Понимаешь, мы же сумку у этого Баданова с твоими документами нашли. Ну и пришлось Зину везти на опознание в морг. Я должен был, работа у меня такая! – объяснил Соловьев.

– Понимаю, – кивнул Габа. – Бедная моя Зинуля. Ну ничего, переживет. Все уже позади. Успокоится.

– Габа, тут такое… – Соловьев уставился в скатерть. – Дело в том, что…

– Короче, Зина тебя опознала. – Я решила прекратить Юркино словоблудие. – И она думает, что ты от нее в общагу ходил. Обещала тебя убить.

– Кто опознал? Кого? – Габа чуть зайцем не подавился.

– Тебя. Она решила, что это ты там, в морге, – объяснила я. – Но ты не переживай, протокол мы ей не дали подписать. Так что по документам ты жив‑здоров.

– Ольга, ты с ума сошла? Ну ладно они, – он показал на Соловьева и Шурика, – ладно моя Зина истеричка, но ты-то – здравомыслящая женщина!

– Вот и скажи спасибо моему здравомыслию. А так бы ты сейчас считался покойником и бегал бы доказывал, что ты – это ты и что живой. Сам знаешь, у нас проще умереть, чем доказать, что не умер.

– Подожди, я не понял. То есть Зина поверила в то, что я ходил к проституткам? – зашелся от возмущения Габа. – Даже не усомнилась? И спутала меня с другим мужиком?

– Там же лица не было… – подал голос Соловьев.

– При чем здесь лицо? А все остальное? Да этот Баданов на двадцать сантиметров ниже меня! И… Зина что, не знает, как я выгляжу? И как мне после этого с ней жить?

– Габа, у нее был сильный стресс. Она очень переживала, – пыталась успокоить его я.

– А подождать она не могла? Или хотя бы в розыск меня объявить для начала?

– Да объявили! – отмахнулся Соловьев. – И ждали!

– Я думал, раньше вернусь, но мы на одной заимке были, потом на другую поехали… Нет, я все равно не пойму, как она меня могла перепутать! Мы же столько лет вместе! Ей что – все мужики на одно лицо?

– Не, лицо тут точно ни при чем, – ухмыльнулся Соловьев. – Давайте лучше выпьем за то, что все хорошо закончилось!

– И сколько времени вы пьете? – уточнил Габа. – Точнее, Зина давно в таком состоянии?

– Так все время, что тебя не было… А что нам оставалось? Она же вообще не замолкала. А так хотя бы спала.

Из соседней комнаты раздался молодецкий храп Зины.

– Шурик, а ты что молчишь? Есть что добавить? – спросил Габа.

– Очень тяжело было. Очень плохая обстановка. За спиной все шептались, что ты в притоне угорел. Так ее жалко было… – Шурик чуть не плакал.

– Как она могла поверить? – Габа не мог успокоиться. – Я же… брезгливый! Ольга, ну ты-то меня понимаешь! Ну какие проститутки? Все, я нанимаю тебя. Будешь мне развод оформлять.

– Не буду я тебе ничего оформлять.

В этот момент проснулась Зина и вышла на кухню.

– Горит, что горит? – деловито спросила она и кинулась к плите. Вторая порция картошки с грибами действительно подгорала.

– Габа? Габа!!! – отвлеклась Зина от сковородки и посмотрела на мужа. После чего рухнула на него всем телом, свалила со стула, сжала в объятиях… Ну, мы с Юркой и Шуриком ушли.

На следующий день Зина встала к плите у себя дома и сделала жаркое из лося, которого подстрелил на охоте Габа. Я такое жаркое ни до, ни после не ела.

Я единственная дочь. Мама не верила ни в братскую, ни в сестринскую любовь и никогда не хотела родить еще одного ребенка, чтобы я не выросла эгоисткой, чтобы «не была одна». Наоборот, она хотела, чтобы я была эгоисткой и к тому же единственной наследницей. Нет, никакого имущества у нас не было, только маленькая квартирка на окраине Москвы. Но мама говорила, что люди убивают и за меньшее количество метров.

«Близкие люди умеют ненавидеть так, как чужие себе не позволяют», – говорила она. И когда к ней приходила женщина и начинала рассказ со слов «У меня есть сестра…», мама понимала, что будет тяжело. Очень тяжело. И бесполезно искать правых и виноватых. Бесполезно устанавливать истину. И уж тем более бессмысленно увещевать: «Вы же родные люди, договоритесь». Но именно такие дела были основной маминой работой – она делила квартиры между родными сестрами, дачи между братьями, пыталась образумить невесток и свекровей… Ни радости, ни удовлетворения ей эти дела не приносили. Только твердый заработок.

Мы жили в Москве. Тетя Эльза, бывшая балерина, – я о ней уже рассказывала, – была маминой подругой. Когда мама уезжала в командировки или дежурила на работе, Эльза сидела со мной. Она меня потрясала фразами, каждая из которых значила очень много. «Хочешь быть лучшей, делай свое дело на ноздрях!» – твердила она.

«Как это?» – спрашивала я. «Так, как никто не может. Все на ногах, а ты на ноздрях, поняла?»

Я кивала с достоинством, как требовала тетя Эльза. При ней нельзя было быть расхлябанной, крутить головой, болтать ногами, сидеть за столом, скрючившись. «Спина! – кричала она. – Голова! Подбородок! Руки! Локти! Колени! Держать, я сказала! Потом будешь умирать!»

У тети Эльзы не было детей, она так и не смогла родить. И не было учеников, которым бы она передала свои знания – с детьми она общаться не умела и не хотела, а со взрослыми не сходилась характерами. Поэтому, когда я попадалась ей под руку, она бралась за мое воспитание: «Носом, носом благодарим! Откуда в тебе эта распущенность?»

За ужин я должна была не просто сказать «спасибо», но и поклониться. Не всей головой, а только носом. «Присела, нос вернула!» – кричала тетя Эльза. Без поклона она не выпускала меня из кухни. Еще у нее была одно слово, которое я долго не могла понять. Когда я делала, например, уроки или играла гаммы, окончание занятия могла обозначить только тетя Эльза. «Все, сошли», – объявляла она, и я могла встать из-за стола или из-за инструмента. Надо сказать, что с окружающими она разговаривала точно так же, не делая ни для кого исключения.