Тайпи. Ому - читать онлайн книгу. Автор: Герман Мелвилл cтр.№ 74

Счастливо миновав «Сахару», или «Огненную пустыню», мы успокоили боль в обожженных ногах приятной прогулкой по лугу с высокой травой. Пройдя его, мы увидели несколько беспорядочно раскиданных домов, приютившихся под сенью рощи на окраине деревни Партувай.

Мой товарищ настаивал на том, чтобы войти в первый попавшийся дом; однако когда, приблизившись, мы хорошенько присмотрелись к этим строениям, их претенциозный, во всяком случае для туземного жилья, вид заставил меня заколебаться. Я подумал, что в них, возможно, живут высшие вожди, на особо теплый прием которых вряд ли приходится рассчитывать.

Мы стояли в нерешительности, как вдруг из ближайшего дома нас окликнули:

– Арамаи! арамаи, кархоури! (Входите, входите, чужестранцы!)

Мы сразу же вошли, и нас встретили очень тепло. Хозяином дома был островитянин с аристократической внешностью, одетый в широкие полотняные штаны и легкую белую рубаху, подпоясанную, по моде чилийских испанцев, красным шелковым шарфом. Он подошел к нам с непринужденностью и простотой и, похлопав себя рукой по груди, представился: Эримеар По-По, или, если вернуть христианскому имени его английское произношение, – Джеримайя По-По.

Такое забавное сочетание имен у жителей островов Товарищества объясняется следующим. Совершая над туземцем обряд крещения, миссионеры, на чей слух его родовое имя нередко звучит оскорбительно, настаивают на замене той части, которая кажется им неприемлемой. Когда Джеримайя подошел к купели и назвал себя Нармо-Нана По-По (что приблизительно означает «Вызывающий на бой дьяволов во тьме»), почтенный священнослужитель заявил, что такое языческое имя ни в коем случае не годится и необходимо заменить хотя бы дьявольскую его часть. Затем желающему вступить в лоно церкви предложили на выбор несколько весьма благопристойных христианских имен. То были Адамо (Адам), Ноар (Ной), Давидар (Дэвид), Эаркобар (Джемс), Эорна (Джон), Патура (Питер), Эримеар (Джеримайя) и так далее. Вот так он и стал называться Джеримайя По-По, то есть «Джеримайя во тьме».

В ответ мы тоже назвали себя, после чего хозяин пригласил нас сесть; усевшись и сам, он стал задавать нам множество вопросов на смешанном англо-таитянском наречии.

Велев какому-то старику приготовить еду, хозяйка, крупная благодушная женщина лет за сорок, тоже подсела к нам. Наш грязный, запыленный вид давал, вероятно, доброй женщине обильную пищу для сочувствия, и она все время жалостливо смотрела на нас, издавая скорбные восклицания.

Впрочем, Джеримайя и его супруга были не единственными обитателями дома.

В углу на широкой туземной кровати, стоявшей на столбиках, лежала полузакутанная своими длинными волосами очень красивая маленькая дочь По-По, она только собиралась приступить к утреннему туалету. Ей было не больше четырнадцати лет. Она была обладательницей прелестейшей фигурки, напоминавшей едва распустившийся бутон, и больших карих глаз. Ее звали Лу – очаровательное милое имя, вполне подходившее ей, потому что милее и благороднее девушки не было на всем Эймео.

Маленькая Лу оказалась, однако, холодной и высокомерной красавицей, которая никогда не удостаивала нас своим вниманием и лишь изредка окидывала взглядом, выражавшим ленивое безразличие. Такое презрительное отношение премного уязвляло нас с доктором, ведь на груди у нас едва просохли слезы девушек, горько рыдавших при прощании с нами.

Когда мы вошли в дом, По-По разравнивал ковер из сухих папоротников, принесенных лишь этим утром; как только угощение было готово, его разложили на банановых листьях прямо на ароматном полу. Мы удобно расположились и принялись за жареную свинью и плоды хлебного дерева; мы ели с глиняных тарелок, впервые за много месяцев пользуясь настоящими ножами и вилками.

Все это наряду с другими признаками утонченности несколько уменьшило удивление, какое вызвала в нас сдержанность маленькой Лу; ее родители, без сомнения, были партувайскими богачами, а она избалованной наследницей.

После того как мы рассказали о пребывании в долине Мартаир, хозяева стали с любопытством расспрашивать, по какому делу мы прибыли в Талу. Мы вскользь заметили, что причиной нашего прихода было судно, стоявшее в гавани.

Арфрети, жена По-По, добрая душа, посоветовала нам поспать после еды; а когда мы проснулись вполне отдохнувшими, она подвела нас к двери и показала вниз, в сторону деревьев, сквозь которые мы увидели сверкающую поверхность воды. Поняв намек, мы отправились туда и, обнаружив глубокое тенистое озерко, выкупались, а затем вернулись в дом. Наша хозяйка присела рядом с нами; она с большим интересом осмотрела плащ доктора, в сотый раз пощупала мою грязную рваную одежду и сочувственно воскликнула:

– Ах! Нуи, нуи оли мани! Оли мани! (Ах, она очень очень старая! Очень старая!)

Арфрети, славная женщина, обращаясь к так, думала, что говорит на прекрасном английском языке. Слово «нуи» так хорошо известно иностранцам по всей Полинезии и так часто употребляется ими в разговорах с туземцами, что последние считают его принятым во всем мире. «Оли мани» – это не что иное, как oldman (старик) в туземном произношении; все жители островов, говорящие по-английски, обозначают этими словами не только старых людей, но и любые старые вещи.

Арфрети подошла к сундуку, набитому разной европейской одеждой, достала две новые матросские куртки и две пары брюк, с ласковой улыбкой вручила их нам, провела нас за ситцевую занавеску и ушла. Мы переоделись; теперь, поев, поспав и выкупавшись, мы предстали как два жениха.

Наступил вечер, зажгли светильники. Они отличались чрезвычайной простотой: половинка зеленой дыни, примерно на треть наполненная кокосовым маслом, и фитиль, скрученный из таппы, плавающий на поверхности. В качестве ночника ничего лучше не придумать; мягкий, навевающий сон свет пробивается сквозь прозрачную кожуру.

Время шло, и в дом стали сходиться остальные члены семьи, которых мы еще не видели. Появился стройный молодой франт в яркой полосатой рубашке; накрученная у него вокруг талии добрая сажень светлого узорчатого ситца спадала до земли. На нем была также новая соломенная шляпа с тремя лентами, обернутыми вокруг тульи: черной, зеленой и розовой. Ботинок и чулок, однако, он не носил.

Пришли и две изящные смуглые девочки-близнецы – с кроткими глазами и чудесными волосами, бегавшие полуголыми по дому, точно две газели. У них был брат, немного младше их, – красивый темнокожий мальчик с женскими глазами. Все они были детьми По-По, рожденными в законном браке.

Появились несколько старух странного вида, одетые в потрепанные плащи из грязного холста, которые сидели так плохо и к тому же так явно были с чужого плеча, что я сразу же причислил их владелиц к приживалкам – бедным родственницам, жившим за счет благодеяний Арфрети. Эти грустные кроткие старушки мало разговаривали и еще меньше ели; они сидели, либо уставившись глазами в землю, либо почтительно вскидывая их. В том, что они стали такими, повинно, надо думать, проникновение на остров зачатков цивилизации.

Я чуть не забыл упомянуть Мони, постоянно улыбавшегося старика, который готовил нам еду. Его лысая голова представляла собой блестящий шар. У него было небольшое круглое брюшко и кошачьи ноги. Он выполнял у По-По различные хозяйственные работы – стряпал, прислуживал за столом и лазил на хлебные деревья и кокосовые пальмы; вдобавок он очень дружил со своей хозяйкой и часами сидел с ней, куря и болтая.