В Полинезии считается огромной удачей, если мужчина, женившись, войдет в семью, родственную большей части общины: тогда во время путешествия к его услугам будет больше домов.
Мы продолжали путь, решив остановиться в ближайшем месте, которое нам понравится.
Шли мы недолго. Приятно было прогуляться по покрытому ракушками берегу… И вот мы оказались на широком лугу, поросшем деревьями; он спускался к самой воде, которая шевелила заросли тростника, окаймлявшие его. Вблизи была крошечная бухточка, защищенная коралловыми рифами; на волнах покачивались пироги. Поодаль на естественной террасе, смотрящей в море, стояло несколько туземных хижин с новыми тростниковыми крышами, которые выглядывали из листвы, точно беседки.
Когда мы приблизились, послышались громкие голоса, и вскоре показались три веселые девушки; от них так и веяло лукавством и юностью. На одной из них было яркое ситцевое платье, а длинные черные волосы были заплетены в две косы, соединенные внизу и перевязанные зелеными усиками виноградной лозы. По самоуверенному и дерзкому виду островитянки я решил, что это девушка из Папеэте, приехавшая в деревню навестить родственников. Ее спутницы были одеты в простые балахоны, волосы девушек были растрепаны. Они были очень привлекательные, но смущались, как свойственно провинциалкам.
Первая девушка подбежала ко мне и, очень приветливо поздоровавшись по-таитянски, забросала таким количеством вопросов, что я не успевал не только отвечать, но даже понимать их. Впрочем, в сердечном приеме в деревне, по ее словам, мы могли не сомневаться.
Доктор галантно предложил руку двум другим девушкам; поначалу они не понимали, чего от них хотят, но, усмотрев в этом шутку, приняли оказываемую им честь.
Девушик немедленно сообщили нам свои имена, весьма романтичные, я не могу удержаться, чтобы не привести их. Итак, на руках моего приятеля повисли Ночь и Утро, в лице Фарновары, или Рожденной Днем, и Фарноопу, или Рожденной Ночью. Та, что с косами, носила очень подходящее ей имя Мархар-Раррар – Бодрствующая, или Ясноглазая.
К этому времени из хижин вышли остальные их обитатели – несколько стариков и старух и какие-то высокие молодые парни, протиравшие глаза и зевавшие во весь рот. Они окружили нас и спрашивали, откуда мы явились. Услышав о нашем знакомстве с Зиком, они пришли в восхищение; а один из них узнал ботинки на ногах доктора.
– Зик хороший! – закричали они. – Делает много картофеля!
Далее начались дружеские споры о том, кому достанется честь принимать у себя чужеземцев. Наконец, высокий старик по имени Мархарваи, с лысой головой и седой бородой, взял нас за руки и повел в свою хижину. Как только мы вошли, Мархарваи, указывая палкой на все находившееся внутри, принялся так подобострастно просить считать его дом своим, что доктор предложил ему составить дарственную.
Время близилось к полудню, а потому после легкого завтрака из печеных плодов хлебного дерева, после нескольких затяжек трубкой и веселой болтовни хозяин стал уговаривать нас прилечь и основательно отдохнуть. Мы согласились и подремали всласть.
Глава 55
В середине дня нас повели обедать под зеленый навес из пальмовых листьев, открытый со всех сторон и такой низкий, что, входя, мы должны были нагибаться.
Внутри землю устилал свежий ароматный папоротник «нахи»; когда его шевелили ногой, он испускал сладкий запах. По одну сторону лежал ряд желтых циновок с узорами из волокон древесной коры ярко-красного цвета. Сидя там по-турецки, мы любовались зеленым берегом и синей гладью безбрежного океана. Двигаясь вдоль края острова, мы зашли уже так далеко, что Таити не было видно.
На папоротнике перед нами в несколько слоев лежали широкие толстые листья пуру, перекрывавшие один другой. Поверх них были уложены в ряд недавно сорванные банановые листья, длиной по меньшей мере в два ярда и очень широкие.
Вдоль одного края этой зеленой скатерти были разложены листья пуру, заменявшие тарелки; около каждого стояла простая чаша из скорлупы ореха, до половины наполненная морской водой, и лежал маленький плод хлебного дерева, подрумяненный на огне, – своеобразная таитянская булочка. В центре огромный плоский тыквенный сосуд был набит доверху бесчисленными пакетиками из влажных листьев, от которых шел пар; в каждый была завернута маленькая рыбка, запеченная в земле по всем правилам кулинарного искусства. По обе стороны от этой аппетитной горы стояли украшенные резьбой тыквенные сосуды. Один была до краев наполнен золотистым пои-пои, другой – пирожными из индийской репы, которую разминают в ступке и замешивают на молоке кокосового ореха, а затем пекут. Между тыквенными сосудами лежали груды молодых очищенных кокосовых орехов. Каждый из них представлял собой готовый к употреблению кубок.
В углу на чем-то вроде еще одной скатерти лежали отборные бананы в яркой глянцевой кожуре, спелые красные гуавы, чья мякоть просвечивала сквозь прозрачную кожицу, апельсины, окрашенные местами в темно-коричневый цвет, и большие чудесные дыни, словно покачивавшиеся от тучности. Все румяные, зрелые и круглые – брызжущие животворной силой тропиков, в которых они выросли!
Мархарваи рассадил гостей по местам, и обед начался. Решив поблагодарить за любезный прием, я встал и выпил за его здоровье растительного вина, то есть кокосового молока, произнеся обычный тост:
– Ваше здоровье, приятель.
Наш хозяин понял, что ему оказана какая-то честь, принятая среди белых, и, улыбнувшись, вежливым взмахом руки попросил меня сесть. Вряд ли есть на свете люди, как бы ни были они хорошо воспитаны, которые обладали бы такими непринужденными и утонченными манерами, как жители Эймео.
Доктор, сидевший рядом с хозяином, пользовался его особым вниманием. Положив перед гостем пакетик с рыбой, Мархарваи развернул его и принялся угощать. Но мой товарищ был из тех, кто во время пиров умеет сам о себе позаботиться. Он съел бесчисленное количество маленьких рыбок, два плода хлебного дерева (свой и предназначенный соседу) и пробовал всю еду с непринужденностью человека, привыкшего бывать на званых обедах.
– Поль, – сказал он наконец, – вы, мне кажется, плохо стараетесь; почему бы вам не попробовать этот соус из перца? – И, чтобы показать пример, он обмакнул кусок в морскую воду.
Я послушался его совета и нашел, что получается довольно пикантно, хотя и горьковато, – в общем это была прекрасная замена соли. Жители Эймео постоянно употребляют морскую воду за едой и считают ее хорошим угощением. Учитывая, что их остров окружен целым океаном соуса, такую роскошь нельзя признать слишком разорительной.
Рыба была великолепная; запеченная в земле, она сохраняла все соки и становилась очень ароматной и нежной. Пудинг из пизанга оказался почти приторным, пирожные из индийской репы – вполне съедобными, а печеные плоды хлебного дерева хрустели, словно поджаренный хлеб.
Во время обеда мальчик туземец непрерывно обходил гостей, держа в руках длинный ствол бамбука. То и дело он постукивал им по скатерти, насыпая перед каждым гостем кучу каких-то белых комков, по вкусу с напоминавших творог. Это были лоуни, великолепная приправа из растертой мякоти спелого кокосового ореха, пропитанной кокосовым молоком и морской водой; получившуюся массу держат тщательно закупоренной, пока в ней не начнется сахаристая стадия брожения.