– Уж точно не со мной, – пояснил я. – И так видно, что у нас идиллия. Догадайся с одного раза, ты же иногда умный, а?
– Откуда я знаю, что тебе может в голову взбрести! Одна лишь коллекция известных тебе имён настораживает. Рисковать отгадывать не буду. Хочешь – говори, хочешь – нет.
– Тогда и не скажу, что это я о Сазонове, – пробурчал я. – Хочешь – догадывайся, хочешь – нет.
– Ну ты даёшь! – хмыкнул Боря. – Нашёл, кого другом называть.
– А что, он в младенчестве съел твой любимый кактус?
– Какой такой кактус? – поинтересовался Боря.
– А на тебя школа так действует всегда или только по понедельникам? Куда подевалось твоё наследственное чувство юмора, брат мой Борька?! Неужели ты с утра его для себя отпридумывал? Тогда придумывай назад, даже ценой моей жизни! То есть… шучу. А то кто тебя знает.
– Да никуда оно не подевалось. Я всегда такой серьёзный, когда речь идёт о любимых кактусах! – сказал Боря, улыбнулся, надел на себя мою (хотя в некоторой степени и свою тоже) кепку и отвесил мне подзатыльник.
– Да, так гораздо лучше, – я почесал затылок и бросился догонять Борю, чтобы отобрать нажитое.
На какое-то время мы забыли обо всех одноклассниках и учительницах и, дурачась, бегали по школьному двору, изредка натыкаясь на перепуганных учеников младших классов.
Радостно хохоча, мы приземлились на лавочку и пытались отдышаться. Я высунул язык и наклонился низко к земле. Вдруг меня кто-то несмело тронул за плечо.
– Ры…жик, это тво…ё, да?
Я медленно поднял голову и посмотрел вверх.
Мальчик был, видимо, первоклассник.
Огромные тёмные глаза мальчишки придавали лицу особенное выражение. Как будто он радостно удивлялся всему миру: и тому, что он в нём живёт, и тому, что в этом мире есть я. И Боря… Да даже лавочка, на которой мы сидим!
Его выцветшие за лето светлые волосы кто-то старательно уложил мокрой расчёской, и было видно, что мальчик несколько раз уже прошёлся по ним пятернёй. На правой щеке алела свежая царапина. С выпрямленной спиной, в водолазке, он казался ещё более тоненьким, чем был на самом деле. Мальчик протягивал мне большой зелёный лист. Мою кепку.
Правда, этот лист уже прилично запылился.
– Это ведь твоё? – уже смелее переспросил мальчик.
– Моё. Спасибо огромаднейшее! Я даже не заметил, как потерял, – сказал я, натягивая бейсболку.
Мальчик довольно улыбнулся уголками губ и слегка кивнул:
– Я шёл рядом. А она… вот…
Мне показалось, что надо бы сказать что-то очень важное, и я никак не мог вспомнить, что именно. Но долго вспоминать не пришлось – нужные слова прозвучали сами по себе. По крайней мере, мне так показалось.
– Я – Элька.
– Вадик.
Я пожал протянутую руку и вдруг рядом услышал настойчивое посвистывание. Мы с Вадиком повернулись на звук и увидели свистуна, то есть скучающего Борю.
– А меня тут будто вообще нет, – хитро сказал он.
Вадик невозмутимо сделал шаг в сторону:
– Вадик… Вадим.
– Боря, – снисходительно сказал Боря и пожал руку мальчишке.
Я тоже повернулся к Боре и протянул руку.
– Элька! – звонко сказал я.
– Балбес… – покрутил пальцем у виска Боря.
– Приятно познакомиться, Балбес! – сказал я и задействовал непожатую руку для того, чтобы вежливо приподнять кепку.
Вадик солнечно улыбнулся и снова повернулся ко мне, тем самым не дав Борьке права слова. Так ему!
– Ты тоже в первом классе? – спросил он.
– Не, я в шестом, – не стал врать я.
– Ничего себе! – приподнял брови Вадик. – А я вот только в первом.
Я замялся, не зная, как получше выкрутиться.
– Я тут… проездом, в общем, – уклончиво сказал я. – Это я временно здесь в шестом. Вон, за ним присматриваю.
По лицу Вадика пробежала лёгкая тень.
– Проездом – это значит ненадолго?
Мне почему-то совсем не хотелось говорить «да», но и обманывать… обманывать тоже не хотелось. Поэтому сказал тоже правду, но другую:
– Не знаю. Понимаешь, это как получится! Или надолго, или нет. Я не знаю…
– А завтра придёшь? – осторожно спросил он.
Я глубоко вздохнул.
– Завтра – приду, – многозначительно сказал я и посмотрел на Борю. Тот покорно кивнул.
Вадик снова светло улыбнулся и доверчиво сказал:
– И я приду. А сегодня мне пора, меня пораньше забирают. Поведут в поликлинику, будут палец колоть. Какой-то из них, – сказал Вадик и задумчиво посмотрел на ладонь.
– Ты им не давайся, – посоветовал я. – Пинок ногой – лучшее средство от врачей!
– Не-е-е, – сказал Вадик. – Я не боюсь, пусть колют. Меня уже раз так кололи. Когда было страшно, я жмурился…
Вдруг он резко обернулся и, не прощаясь, побежал. Я увидел, как они с какой-то женщиной, мамой его, наверное, уходили прочь. И тут Вадик, не оборачиваясь, поднял руку и несколько раз ею махнул. И я знал, что он машет мне.
Я обхватил голову руками.
– Элька, ты чего? – беспокойно спросил Боря.
– Борька… – грустно сказал я. – Я кажусь себе таким притворщиком… Вот Вадик – ребёнок. Настоящий. А я…
– Да ну! – успокаивающе сказал Боря. – Просто у тебя характер своеобразный. Вадик – светлый, а ты – дурной.
Я негодующе взглянул на своего успокоителя.
– В хорошем смысле этого слова! – весело сказал Боря.
Я немного помолчал. До завтра ещё так долго! Чтобы отвлечься, я предложил продолжить разговор о Сазонове.
– А что о нём говорить, – с досадой сказал Боря. – Бить его надо.
– Бить? Ты же говорил о некоем сногсшибательном плане сведения Сазонова с ума? И вообще – за что бить-то?
– Бить – надёжней, – задумчиво сказал Боря.
– За что бить-то? – настаивал я.
– Да что ты с этим прицепился? Он меня бьёт, и я его бью. Таким способом мы поддерживаем равновесие на планете.
Я промолчал и стал ковыряться пальцем в лавочке.
– Элька! Будь другом, помоги, а? – с энтузиазмом сказал Боря. – Я как-то не подумал про тебя… Ну помоги! Что тебе стоит?
– Я за мир во всём мире, – попытался увернуться я.
– И я! Я тоже! Пусть он не обзывается, и я от него отстану. Ну сотвори ему какую-то мелкую воспитательную пакость, пожалуйста!
– Я подумаю, – пообещал я.
И стал напряжённо думать. Почему-то я думал о том, как на моём месте поступит Вадик. Наверное, он возьмёт за руку Борю, поведёт к его однокласснику, протянет Петьке вторую ладонь. Петька удивлённо посмотрит на малыша, а тот поднимет голову и тихо, но твёрдо скажет: «Так надо». Потом соединит Петькину и Борину руки, отойдёт на шаг, вытянется и посмотрит на двух шестиклассников, как на произведение искусства. «Вы не ссорьтесь теперь, ладно?» – попросит он.