Серебряные орлы - читать онлайн книгу. Автор: Теодор Парницкий cтр.№ 25

Доступ на Авентин был весьма затруднен. Тимофей отправился в Латеран просить папу, чтобы тот помог ему отыскать Экгардта. Но не застал его, Григорий Пятый два часа назад как раз отправился на Авентин.

Тимофей был в ярости из-за того, что опоздал. Охваченный одной мыслью, терзаясь бессильным отчаянием, он почувствовал потребность незамедлительно поделиться с кем-нибудь тем, что его терзает. А с кем еще ему делиться, как не с Аароном? Спустя миг он уже мчался в квадриге, украшенной золотыми ключами, к монастырю святого Павла. Возле пирамиды Цестия смял двух саксонских воинов. И понять не мог, почему это доставило ему удовольствие.

И какова же была его радость, когда он услышал от Аарона, что тот через час отправляется на Авентин. Его вызвал учитель Герберт. Весь монастырь в волнении от этого. Правда, клюнийская конгрегация считает Герберта нарушителем святых канонов, поелику он взошел на архиепископство в Реймсе по воле короля западных франков и вопреки воле столицы апостола Петра, но тем не менее он появился теперь в Риме как любимый учитель, друг и советник императора — а с этим, хочешь не хочешь, вынуждена была считаться даже клюнийская конгрегация. Так что вызов к Герберту был большим событием. Аарон сиял, но чувствовал, что и терзается неведением. Боялся за себя, боялся, какое он произведет впечатление. Правда, когда-то он почти полгода учился в знаменитой школе Герберта в Реймсе, но сомневался, чтобы учитель запомнил его. Посланец Герберта не имел ничего против того, чтобы прихватить еще одну особу. Разумеется, саксонская стража может и не впустить Тимофея на Авентин — на этот случай уговорились, что Аарон попросит Герберта, чтобы тот нашел папу и сказал ему о прибытии его любимца.

В закатный час въехали они на Авентинский холм. Саксонская стража неожиданно без всяких трудностей пропустила и Тимофея.

С них достаточно было, что оба юноши находятся при посланце от Герберта. У того, правда, были сомнения, не взгреют ли его, а то и накажут за то, что привел постороннего, но ручательство Аарона, что его товарищ любимец папы, как будто успокоило посланца, который относился к молоденькому монашку, вызванному самим учителем, с явным уважением.

Аарон тут же оказался под очарованием Авентина. Очаровало все. Во-первых, крутая скала, у самого подножия которой медленно, лениво струился желтый Тибр, как будто двумя руками охватывая остров, где некогда стоял храм Эскулапа, а теперь поспешно возводили церковь в честь одного из друзей императора, замученного за веру Христову в какой-то варварской стране на краю христианского мира, на берегах таинственного скифского моря. Со скалы простирался чудесный вид на весь Леополис, купающийся в лучах заходящего солнца. Пламенеющий свет уже падал на базилику святого Петра, волшебно преображая ее башенки в огненные столпы, окруженные светящимся заревом, словно магической, хрустальной сферой.

И чуть только край диска зашел за базилику, высекая из нее пуки золотых лучей, сразу же весь Авентин заперешептывался каскадом вечерних молебствий. Из приоткрытых дверей многочисленных, тесно сгрудившихся церквей била в неутомимом ритме спокойная, гладкая, твердая, прозрачно-звучная латынь и зыбился гортанными долготами текучий, часто обрываемый, напевный, дергающийся, то ликующий, то рыдающий греческий.

В шепоте тысячи уст слышал Аарон и уверенное стояние в верности, и тихий плач покаяния, и жалкую, страстную просьбу о даровании совершенства, а не о возвращении потерянных вещей.

Герберта они не застали у себя — им сказали, что его призвал святейший отец в церковь святой Сабины. Решили подождать. Тимофей увлек за собой Аарона к монастырю святых Алексия и Бонифация. Хотел вызвать Болеслава Ламберта. Аарон уже как-то познакомился, да еще при довольно необычных обстоятельствах, с этим коренастым светловолосым подростком, имя которого приводило его в отчаяние, так как оказалось, что вроде бы отличная память Аарона совсем уж не такая и отличная, если становилась беспомощной при одном звучании "Болеслав". Подросток этот мог выходить из монастыря в любую минуту, когда хотел, с такой же свободой, как Тимофей, когда хотел, мог входить в покои папы. Потому что это был второй, кроме Тимофея, любимец Григория Пятого. Второй товарищ его изгнания.

Когда папа с Тимофеем перешли вброд Тибр повыше Мильвийского моста, на другом берегу к ним приблизился Болеслав Ламберт. Коленопреклоненно предложил он свои услуги. Достал из мешка хлеб, сыр и вино. Сиял с ног сандалии, но не затем, чтобы бросить их в кусты, а чтобы надеть на ноги папе — и они оказались в самый раз. Тимофей смотрел на неожиданного сотоварища исподлобья, пронизывающе, почти ненавистно. Он стиснул кулаки, до боли вонзив в ладони узкие, твердые, острые ногти. Длилось это долгую минуту. Потом Тимофей, не разжимая стиснутых кулаков, сделал большой, неожиданный шаг к Болеславу Ламберту и коснулся распухшими губами его пухлых, сочных губ. С тех пор они не расставались. Были с папой в Сполето, в Равенне, год с лишним в Павии. Там ненадолго разлучились: Болеслав Ламберт сопровождал в Рим послов императора, вестников его гнева и угрозы неверным и пощады тем, кто вовремя отдастся на его милость. В Риме Болеслав Ламберт скрепил свою верность папе несколькими месяцами заточения, полными унижений и опасности.

Папа собственноручно повернул ключ в дверях его темницы. А ведь в глазах и этого любимца Григория вместо гордости и триумфа виднелись грусть, жалость и горечь.

Аарон знал, что Болеслава Ламберта изгнал из отчизны вместе с матерью и братьями старший единокровный брат. Было это где-то на краю христианского мира, в таинственных землях славян, в стране, где лишь княжеский род и дружина приняли крещение, а весь народ еще тонет во мраке язычества. Даже отец Болеслава Ламберта, наследный владыка всего края, до самого преклонного возраста был язычником.

Как Тимофея Феодорой Стефанией и виноградниками, так и Болеслава Ламберта папа собирался наградить возвращением отцовских владений. Он требовал у императора, чтобы тот сразу после того, как Рим будет возвращен, направится на окраины своей империи и заставит неправого брата вернуть захваченное. Но император наотрез отказался, сразу же. Вероятно, Григорий Пятый, как и Тимофею, передал Болеславу Ламберту свой разговор с Оттоном. Хмуроватый, замкнутый славянский княжич ничего не выдал приятелю. Так что ни Тимофей, ни Аарон не знали, почему император столь решительно, столь безоговорочно сказал папе: "Нет". И видимо, сумел это "нет" хорошо обосновать, раз уж Григорий Пятый в конце концов согласился с ним.

Аарон знал кое-что о родине Болеслава Ламберта. Когда он покидал с архиепископом Эльфриком Англию, в Гластонбери и в Лондоне много говорили о союзе, который заключил король Этельред с каким-то могущественным славянским владыкой. Союз этот был направлен против страшных морских дружин из Дании Свена Двубородого. Заключен он был, кажется, но наущению норвежского короля Олафа, о котором говорили, что он полюбил сестру славянского владыки. Из разговоров с Болеславом Ламбертом Аарон сделал вывод, что могущественный славянский владыка — это именно тот обидчик, что изгнал мачеху и сводных братьев, и что он носит такое же, трудно запоминаемое имя: Болеслав.