Колыма - читать онлайн книгу. Автор: Том Роб Смит cтр.№ 14

— Как насчет остальных? Их миллионы, этих остальных, и, если вы убьете нас всех, не останется никого. Мы все соучастники!

В окна начали выглядывать люди, привлеченные его криками. Он мог ткнуть пальцем в любой дом, любое здание, и внутри наверняка оказались бы бывшие офицеры и охранники. Мужчины и женщины в форме превратились в очевидные мишени. А ведь были еще и машинисты, которые вели поезда в ГУЛАГ, те, кто обрабатывал корреспонденцию, ставил штампы на бланки, люди, которые готовили и убирали. Система требовала согласия всех и каждого, даже если они утешали себя тем, что ничего плохого не делают. Бездействия уже было достаточно. Отсутствие сопротивления имело столь же важное значение, как и наличие добровольцев. И он не позволит сделать из себя козла отпущения. Это не только его тяжкая ноша. Каждый нес свою долю коллективной вины. Время от времени он готов терзаться угрызениями совести, проводя каждый день несколько минут в размышлениях над теми ужасными вещами, которые совершал. Но люди, охотящиеся на него, не удовлетворятся этим. Им нужно нечто большее.

Страх обрушился на него вновь. Николай повернулся и вновь побежал изо всех сил. Запутавшись в полах пальто, он упал лицом вниз в жидкую снежную кашу под ногами, и одежда его моментально промокла. Медленно поднявшись, он ощутил жгучую боль в колене. Брюки порвались, но он побежал дальше, и с его пальто разлетались брызги талой воды. Через несколько шагов он снова упал. На этот раз он заплакал, сотрясаясь от жутких сдавленных рыданий. Перекатившись на спину, он выпутался из пальто, ставшего невероятно тяжелым. Много лет назад он купил его в одном из специальных магазинов с ограниченным доступом и очень гордился им. Оно было доказательством его статуса. Но теперь оно ему больше не понадобится: он не будет выходить на улицу, останется дома, запрет дверь на замок и задернет занавески.

Впереди показался его дом. Он ввалился в вестибюль, задыхаясь и обливаясь потом. С него ручьями текла грязная вода. Промокший до нитки, он привалился к стене, пачкая ее, и стал всматриваться в предрассветные сумерки на улице, надеясь хотя бы мельком увидеть своих преследователей. Никого не заметив — они оказались слишком хитрыми! — он стал с трудом подниматься по лестнице. Поскользнувшись, он упал и продолжил подъем уже на четвереньках. Чем ближе Николай оказывался к своей квартире, тем спокойнее становился. Они не смогут добраться до него за стенами его неприкосновенного убежища. Словно приняв успокоительное, он начал мыслить связно. Он был пьян и отреагировал слишком остро, только и всего. Вполне естественно, что за долгие годы он нажил немало врагов, которые затаили на него злобу и завидуют его успеху. Но если все, на что они способны, — это прислать ему несколько фотографий, то он может не волноваться. Подавляющее большинство — общество — ценит и уважает его. Добравшись наконец до своего этажа, он глубоко вздохнул и полез в карман за ключами.

Перед входной дверью лежал пакет размерами примерно тридцать сантиметров в длину, двадцать в ширину и десять в высоту, завернутый в коричневую бумагу и аккуратно перетянутый бечевкой. На бандероли не было ни имени, ни штампа, а лишь изображение распятия, выполненное чернилами. Николай упал на колени и дрожащими руками развязал бечевку. Внутри оказалась коробка. На крышке ее было написано: «НЕ ДЛЯ ПЕЧАТИ».

Он поднял крышку. Внутри лежала не пачка фотографий, а стопка аккуратных машинописных страниц, довольно увесистая, не менее ста листов. Сверху находилось сопроводительное письмо. Он взял его в руки и пробежал глазами. Оно было адресовано не ему: это было официальное уведомление о том, что письмо следует прочитать в каждой школе, на каждой фабрике, в каждом рабочем и молодежном коллективе по всей стране. В недоумении он отложил письмо и взялся за доклад. Внимательно прочитав первую страницу, он потряс головой. Это не могло быть правдой. Это ложь, злобная клевета, ловкая подделка, цель которой — свести его с ума. Государство ни за что не стало бы публиковать и распространять подобный документ. Это было невозможно.

НЕВИНОВНЫ

ЖЕРТВЫ

ПЫТКА

Эти слова просто не могли напечатать черным по белому, да еще по прямому приказу государства, с последующим прочтением в каждой школе и на каждой фабрике. Попадись ему в руки авторы столь беспардонной и наглой мистификации, он казнил бы их, не задумываясь.

Николай в бешенстве скомкал только что прочитанную страницу и отшвырнул ее в сторону, а потом взялся за вторую и третью, разрывая их в клочья. Остановившись, он свернулся клубочком и лег на пол, упершись лбом в непрочитанный доклад и без конца повторяя:

— Этого не может быть.

Неужели это происходит на самом деле? Но вот он, доклад, лежит перед ним вместе с сопроводительным письмом с гербовой печатью, и в нем обнародованы сведения, представлявшие собой государственную тайну, с указанием источников, цитат и ссылок. Заговор молчания, который, по расчетам Николая, должен был длиться вечно, провалился. Это был не ловкий фокус и не обман.

Доклад был настоящим.

Николай встал, и бумаги разлетелись по полу. Он отпер дверь и вошел в квартиру, оставив бандероль на полу в общем коридоре. Теперь уже не было смысла запирать за собой дверь и задергивать занавески — его дом перестал быть надежным пристанищем. Таковых для него отныне не существовало вообще. И скоро об этом узнают все, начиная от школьников и заканчивая рабочими, все, кто прочтет доклад. И не только узнают; им разрешат открыто обсуждать его и даже будут поощрять в этом.

Распахнув дверь спальни, он уставился на жену, которая спала на боку, подложив руки под голову. Она была красавицей. Он обожал ее. Они жили безупречной, привилегированной жизнью. У них были две замечательные счастливые дочери. Его жена никогда не знала позора и бесчестья. Она никогда ничего не стыдилась. Она никогда не видела Николая в другом обличье, лишь любящим мужем и нежным отцом, готовым отдать жизнь за свою семью. Присев на краешек кровати, он провел пальцем по молочно-белой коже на ее руке. Он не сможет жить с осознанием того, что ей известна правда, не сможет жить, если она изменит свое мнение о нем и отстранится от него, начнет задавать вопросы или, хуже того, будет хранить молчание. Если она перестанет с ним разговаривать, он не сможет этого вынести. Все ее подруги и знакомые начнут задавать вопросы. Ее осудят. Что ей известно? Или, быть может, она всегда знала об этом? Лучше бы он не дожил до этого дня, чтобы не видеть ее позора. Лучше бы он умер. Прямо сейчас.

Вот только смерть его ничего не изменит. Все равно она узнает обо всем. Она проснется, обнаружит его тело, начнет плакать и горевать. А потом она прочтет доклад. И хотя она пойдет на его похороны, но будет ужасаться тому, что он совершил. Она по-новому взглянет на их прошлую жизнь, на те мгновения, когда он прикасался к ней и занимался с ней любовью. Она будет спрашивать себя, а не убил ли он кого-нибудь всего несколькими часами ранее? И не был ли их дом платой за кровь других людей, пролитую им? Быть может, в конце концов она решит, что он заслуживал смерти и поступил правильно, лишив себя жизни, и что так будет лучше не только для него, но и для их дочерей.