Пешка в воскресенье - читать онлайн книгу. Автор: Франсиско Умбраль cтр.№ 20

Между ними нет ничего общего. И только солоноватый, характерный запах рыбного магазина и секса одинаково обволакивает их. И, по всей вероятности, Флавия уже знает, что означают скрытые от посторонних глаз просоленные миры, фаллические выделения и запах как в рыбном ряду.

* * *

Мотоцикл катится под уклон, по направлению к Мадриду, по шоссе, очистившемуся от снега за счет интенсивного движения транспорта. Ханс рулит, подняв воротник своей куртки астронавта, а Грок обнимает его, прилипнув к спине своего друга, не столько из соображений безопасности, сколько спасаясь от холода, которым веет с заснеженных полей.

Нет ни ночи, ни дня; нет ни земли, ни неба; нет «здесь» и «там»; есть только напористое движение и красный мотоцикл на детских колесиках, пробивающийся сквозь черноту и холод, подобно воздушным судам, летящим сквозь пространство вне пространства и времени. Ветер скорости прогнал алкогольное опьянение и сон. В мире воцарился лунный или сомнамбулический покой, как это бывает во время снегопада. Кажется, что луна упала наконец на землю мягкими хлопьями.

Ханс закладывает вираж и съезжает с магистрали к бензозаправке, почти такой же огромной, как аэропорт. Пока им заливают бензин, Грок начинает теребить Ханса:

— Ханс, я хочу вернуться в Шахразаду.

— В такое время, Грок? Думаю, что уже поздно. Ты запал на Клару.

— Не скажу, что ты ошибся.

— Но сейчас там уже закрыто.

— Для таких клиентов как ты открыто всю ночь.

Они разговаривают, сидя на мотоцикле, пока служащий в желтом комбинезоне заправляет бак топливом. Ханс повернул голову так, что Гроку виден его профиль эфеба, постаревший, но не повзрослевший. Грок выпрямился и засунул руки в карманы пальто. На ходу они у него замерзли.

— Но Клара, скорее всего, спит с каким-нибудь тупым янки.

Вокруг стоит крепкий запах свежего бензина и стародавней авторемонтной мастерской. Грок ловит себя на мысли, что мог бы отхлебнуть бензина, и его пугает перспектива такой стадии алкоголизма, когда человек пьет что попало и это становится для него нормальным. Ему причиняет боль безжалостный реализм Ханса: «…скорее всего, спит с каким-нибудь безмозглым янки». Он чувствует боль в своем списанном на пенсию сердце, представив Клару голой, с выбритым лобком, прижимающейся в постели к щетинистой как у кабана коже отвратительнейшего светловолосого янки.

— Безмозглые янки бывают не каждый день, — отвечает Грок.

Ханс расплачивается, и они снова едут. И нет ни времени, ни пространства, ни света, ни темноты: только луна, бесшумно упавшая на землю и рассыпавшаяся. И в этом есть что-то невыносимо рождественское.

Шахразада закрывает свои двери. Грок заглядывает внутрь, где пахнет отсутствующими женщинами, остывшим дымом и ковром. Один из барменов сообщает ему:

— Сеньорита Клара ушла часа два назад с кавалером.

— Со свиным рылом, с тупым янки?

— Не знаю, сеньор.

Грок подходит к замызганному проститутками телефонному аппарату и звонит в отделение интенсивной терапии. После долгих и мучительных поисков его все же соединяют с Андреа: да, спасибо за звонок; он уже отключен; ты уже знаешь, что все состоится в восемь утра; будут, по всей вероятности, Саура, Бархола, Антонио Лопес и еще кое-какой народ, в общем, его друзья, его товарищи; надеюсь, что ты тоже придешь.

Итак, Андреа уже сменила боль супружеской утраты на пустые хлопоты, направленные на удовлетворение тщеславия: гранды живописи, которым она, видимо, позвонила, придут на похороны ее мужа, что означает посмертное (пусть и кратковременное) признание художника, который не продавал своих картин.

Грок вешает трубку и продолжает расспрашивать услужливого бармена. Похоже, что кавалер на самом деле янки, так как живет в громадном и дорогом отеле неподалеку. Грок выходит на улицу к Хансу, ждавшему его с мотоциклом, работающим на холостом ходу, и дает указания куда ехать. Через несколько минут Грок блуждает в функциональном лабиринте пустого отеля (есть такой бестолковый функционализм, о котором А. сказал ему незадолго до смерти, в тот же вечер: «Что касается Аска, это уже маньеризм функционального»). Он расспрашивает ночных консьержей, объясняет как выглядит разыскиваемый, называет его фамилию (в клубе, кажется, его звали мистер Миллер), и, в конце концов, получает от девушки, одетой как стюардесса в форменную одежду отеля, информацию, что мистер Миллер и смуглая сеньорита покинули отель полчаса назад.

Грок возвращается к мотоциклу и садится на свое место позади Ханса. Разговор идет при включенном двигателе:

— И вовсе она не спит. Они прикончили то, что у них было, и вышли, скорее всего, чтобы пропустить еще по рюмке. А после мистер Миллер отвезет ее на такси домой.

— Мистер Миллер. То есть все-таки тупой янки.

— Ты знаешь, где живет Клара, Ханс.

— Оставь это, Грок. Клара уже спит.

— Ханс, скажи, только честно, где живет Клара.

— Ты пьян, Грок. Завтра ты и не вспомнишь о Кларе. К тому же в восемь мы должны быть на похоронах твоего друга.

— Я говорил с вдовой. Придут известные художники. И я не пьян. До восьми мы еще можем разыскать Клару.

— Для чего?

— Если у тебя снова кончился бензин, я возьму такси.

Ханс трогает мотоцикл с места, не проронив больше ни слова. Грок, полный сил, снова мчится по городу, спящему стоя, как огромный мамонт. Скоро выясняется, что они направляются в квартал Консепсьон, где по старой традиции живут незамужние проститутки.

Можно было бы сказать Хансу, что, хотя ему и хватило прыти переспать со старой Пилар на глазах у ее мужа, он не понимает, почему Грок ищет юную проститутку, несколькими часами раньше побрившую свой лобок для него, ради его прихоти. Грок мог бы сказать Хансу, что гоняется за золотым руном, как средневековые рыцари, о которых Ханс, как выходец из Центральной Европы, должен был бы знать больше, чем он. Золотое руно, в конце концов, это не что иное как символ прекрасного полового органа. Так считают историки. Грок с извечным постоянством ищет золотую вульву — в несовершеннолетней Флавии, в напичканной наркотиками подружке Хосе Лопеса, среди множества взрослых незамужних женщин и потаскушек почти подросткового возраста. Однако Ханс не более чем механик, и Грок молчит, в то время как маленький мотоцикл движется по М-30, как атомный муравей по тропе, к легендарному, построенному во франкистские времена кварталу Консепсьон, забытому и уже превратившемуся в руины, символизирующие закончившуюся эпоху.

«У каждой эпохи есть свои руины», сказал бы А., но он уже ничего не скажет.

— Это здесь — говорит Ханс, останавливая мотоцикл впритирку к бордюрному камню на центральном проспекте погруженного в сон квартала Консепсьон.

Грок направляется к подъезду, не спросив у Ханса номер квартиры и вообще полностью его проигнорировав. Старый германский эфеб Ханс, наверняка, когда-нибудь ночевал здесь у совсем еще юной Клары. И Грок ревнует уже не к янки, а к Хансу. Эта перемена происходит с ним мгновенно, пока он пересекает узкий тротуар. Нажав кнопку подсветки на панели с номерами квартир и фамилиями жильцов, он подряд просматривает весь список, сняв очки и прижав свой близорукий глаз/лупу к стеклу. В списке нет ничего похожего на Клару.