Эмилиано вытянул руку в направлении Ансельмо как меч:
— Узнай, кто потерял булавку, и я верну тебе твой дневник.
Это был пакт. Условия перемирия.
Ансельмо склонил голову набок, не желая идти на компромисс.
Грета притихла: она чувствовала себя в ответе за кражу, хоть и не была в ней виновата.
— Верни мне дневник, и я узнаю, кто потерял булавку, — предложил свои условия Ансельмо.
— Нет! — не выдержала Грета.
Она схватила Ансельмо за руку, предупреждая взглядом: заключать договор с Эмилиано очень опасно. Она прекрасно это знала, но она так же хорошо знала, что Ансельмо должен вернуть свой дневник и спрятать его в безопасном месте. Другого пути, кроме рукопожатия, не было.
И Ансельмо с Эмилиано пожали друг другу руки.
— Лючия, что с тобой? — спросила Эмма, заметив, как неуклюже ее подруга ковыляет к автобусной остановке.
— Ничего, у меня просто болит…
Щеки Лючии залились стыдливым румянцем.
— Что?
— Тут, сзади, — прошептала Лючия, смешно тыча пальцем в волан юбки ниже поясницы.
— Попа?
— Да.
— Все еще болит?!
— Сама бы посидела два часа на раме гоночного велосипеда!
— Странно, лицо у тебя просто светилось счастьем…
Румянец со щек перекинулся на все лицо:
— Да, это было волшебно. Мы ехали-ехали, а потом выехали на огромную улицу, что-то вроде моста в четыре полосы, знаешь, такие, по которым машины несутся на полной скорости, а по утрам вечно пробки. Там были только мы, только велосипедисты. Все машины внизу, под мостом, и Рим весь залит огнями. Казалось, что мы в другом городе, более красивом.
— Так-так! Ты, кажется, влюбилась!
— Неправда! Просто…
— Что?
Лючия хотела ответить в тон, но поняла, что понятия не имеет, каким тоном следует отвечать. Поэтому она решила сменить тему:
— В следующий раз, когда будет «Критическая масса»,
[2]
я приеду на своем велосипеде. Так будет удобнее.
— Значит, ты хочешь с ним увидеться?
Попытка не удалась. Невозможно было сменить тему, если Эмма Килдэр этого не хотела. Лючия смиренно кивнула:
— Не знаю… было бы неплохо…
— А вы не должны были завтракать вместе на следующее утро?
— Я не пошла…
— Почему?
— Потому что воскресенье — единственный день, когда мы можем позавтракать всей семьей. Для папы это очень важно. Да еще мама испекла кростату
[3]
с малиной…
— И правильно сделала! — перебила ее Эмма. — Лучше поначалу заставить их немного понервничать.
— Кого? Родителей?
— Да нет! Мужчин!
Лючия смотрела на подругу удивленными глазами, и ее брови медленно превращались в вопросительные знаки.
— Надо, чтоб тебя добивались, — пояснила Эмма. — Мужчинам нравится, когда им бросают вызов. Ты должна стать самым желанным трофеем.
Трофеем.
Лючия вдруг подумала о кубке, который она вместе с дедом выиграла в турнире по пляжному волейболу в Остии. На кубке было написано: «Дедушке года». И год: «2008». О внучке ни слова. Как будто в заслуги деда включалась и внучка — чемпион по пляжному волейболу. Это был небольшой позолоченный кубок, установленный на пластиковом основании, имитирующем мрамор. Когда первый энтузиазм прошел, кубок остался пылиться на полке в комнате Лючии, а через несколько месяцев его сослали в ванную, в шкаф с моющими средствами, где он превратился в подставку для прищепок. Не самая заманчивая перспектива…
— В любом случае, — продолжала урок Эмма, — ты и потом не должна быть слишком…
Она зажала между пальцами локон своих рыжих волос и крутила его в поисках нужного слова.
— Слишком?
Эмма молчала, пытаясь найти самый простой способ объяснить столь деликатную вещь.
— …слишком Лючией!
— Не быть слишком Лючией, — повторила про себя Лючия.
Эта фраза показалось ей очень туманной и потому полной мудрости. Надо ее запомнить. Когда-нибудь она ей обязательно пригодится.
— Хорошо, я постараюсь.
— У тебя получится, — улыбнулась Эмма, довольная тем, что смогла дать мудрый совет неопытной подруге.
Девочки подошли к автобусной остановке. Обычно они возвращались домой пешком, но сегодня был не лучший день для прогулок. При каждом шаге Лючия чувствовала болезненную пульсацию в мышцах, а ее спина, казалось, окаменела.
Они остановились у столба с расписанием автобусов.
— Прежде всего мне надо обзавестись собственным велосипедом! — торжественно подытожила Лючия. — Тогда в следующий раз, вместо того чтобы сидеть на раме, я сделаю так… чтобы меня добивались.
— Правильно! — одобрила Эмма.
— Нет, знаешь что?
— Ну?
— Я лучше закончу ремонтировать тот велосипед, что мы отнесли в веломастерскую.
Улыбка слетела с лица Эммы, едва Лючия закончила фразу.
— Ты чего?
— Ничего.
Лючия помолчала. Она догадывалась, о чем думает Эмма, но не знала, что сказать.
— Ты боишься снова встретить тех парней на мотоциклах? — наконец спросила она, сложив губы в грустную гримасу.
Это был не страх. Это было более тонкое и глубокое чувство — словно порез от золотой цепочки, которую сорвали с ее шеи. Порез никуда не делся. Он жег, давая понять, что заживет не скоро. Эмме очень хотелось, чтобы он исчез бесследно. Как будто ничего не было, как будто ее никогда не касались руки того мотоциклиста. Желание было настолько сильным, что оно вдруг смело неприязненное воспоминание о нападении, оставив на его месте чувство холода и пустоты. В эту ледяную пустоту была направлена презрительная и гордая ухмылка. Лючия никогда прежде не видела такого выражения на лице Эммы, и оно ей совсем не понравилось.
— Нет, что ты, — солгала Эмма. — Просто я не смогу пойти с тобой. Мама записала меня на Пилатес, и я бы не хотела пропускать первые занятия.
Лючия все смотрела на это новое выражение лица и не могла найти ключ к его разгадке. Было такое ощущение, будто ее подруга исчезла и на ее месте сейчас был кто-то другой с маской Эммы Килдэр на лице.