Золотой ангел - читать онлайн книгу. Автор: Олег Мазурин cтр.№ 23

Бывало, уже светает, а несколько кавалергардов играют в бильярдной, куда доносятся призывы всё к той же «чарочке», остальные пьянствуют далее, в зале. Уныние, однообразие, перенасыщенность желудка весьма угнетают многих, они уже хотят коснуться головой пуховой подушки и погрузиться в сладкий глубокий сон, но до ухода командира полка никто не имеет права покинуть офицерской артели. Вот так, господа…

Едва Алабина замолчал, как уже Окунев стал рассказывать об интересных случаях, обычаях и розыгрышах в его бывшем полку. После Окунева пришла очередь Кислицина поведать братству об офицерском житие в его подразделении…

Новогодний праздник в арестантских бараках прошел великолепно. Правда был один инцидент – драка двух бывших купцов, но их вовремя разняли и связали, чтобы далее не буйствовали. И слава богу! Иначе они бы порезали друг друга ножами и тогда случились бы нежелательные последствия для всего барака. Арестанты подвели бы своих «подмасленных» тюремщиков, и тех бы наказали по всей строгости закона, на худой конец – сослали на каторгу или рудники. А провинившимся заключенным прибавили бы годков к арестантскому сроку и ужесточили условия пребывания в каземате, либо перевели в другую любую тюрьму Забайкалья.

Первого и второго января уже 1810 года каторжанам дали отдых и не привлекали к работе на рудниках. На Рождество повторилось то же самое.

* * *

В конце января Алабину пришло сразу два письма – от Кати и… от тети. При виде Катиного послания поручик возликовал. Десять месяцев от любимой не было ни одного известия и вот, наконец, Екатерина Павловна дала о себе знать!

Алабин, объятый великим волнением, уединился на нарах и вскрыл письмо. И вот что написала Екатерина:

«Любимый мой Дмитрий Михайлович!

Как Вы там? Как Ваше драгоценное здоровье? Я ужасно переживаю за вас. Осталось уже четыре с половиной года до свободы и вашего возможного приезда в Петербург. Но не знаю, как сложатся обстоятельства, свидимся ли мы еще? Главное, чтобы вы вернулись из Сибири живым и невредимым. Я постоянно думаю о Вас и молюсь. И надеюсь на долгожданную встречу.

Я по-прежнему нахожусь в Англии, в родовом замке моего мужа. Оттого и не смогла вам отправить ни одного письма. Граф строго следил за мной и наказал это делать всем слугам, даже производил обыски в моем будуаре и даже самый постыдный – моей особы. Как это я пережила, не знаю. Но бог дал мне один-единственный шанс, и я воспользовалась им. Также с моей эпистолой посылаю вам, милый Дмитрий Михайлович, тысячу рублей ассигнациями и теплые вещи.

Умоляю, напишите мне как ваше здоровье. Соблаговолите, дорогой Митя, слать письма моей подруге в Лондон, а она непременно передаст мне их. Вот ее имя и adresse…

Любящая Вас всем сердцем и душою

Екатерина Разумовская».

Когда Алабин стал вскрывать плохо заклеенный тюремными цензорами письмо от тетушки, то какое-то нехорошее предчувствие вползло в его душу. Отроду ему тетя писем не слала – а тут целая эпистола! Неужели матушка его серьезно заболела и, не имея физической возможности писать, попросила об этом свою родную сестру? Поручик с необъяснимой тревогой достал из самодельного конверта письмо, развернул и стал читать…

«Дорогой мой племянник Дмитрий!

Ваша матушка и моя сестра Зинаида Ивановна Алабина скоропостижно скончалась 27 декабря 1809 года. Была отпета в Свято-Троицкой Александро-Невской Лавре и похоронена подле Лазаревской усыпальницы. Все права на имение и имущество покойной по причине того, что вы, Дмитрий Михайлович, преступник уголовного разряда, перейдет ко мне. Ваши наследственные права оспорены мною в справедливом порядке в суде. Денег вам от меня не прибудет и не надейтесь напрасно. Просите их у нашего господа Бога. Надеюсь, Всевышний вам поможет.

И не пишите мне более никогда. Вы преступник, злодей, лишенный всяких прав, дворянства и чинов, не можете более принадлежать нашему славному роду.

С искренним участием ваша тетя Ольга Ивановна».

Алабин в ярости соскочил с нар. «С искренним участием!!! Вот Иуда в женском обличье! Сколько ей мать сделала добра, суживала деньгами, дарила хорошие подарки, ее всегда поддерживала в трудную минуту, спасала от тюрьмы ее непутевого сыночка-казнокрада, а она вот как отблагодарила! Матушка, родная, зачем ты меня покинула! – Алабин закрыл лицо руками и беззвучно заплакал. – Это я виноват в ее смерти! Своим безумным поступком и суровым приговором я убил ее душу! Каково было ей смотреть в глаза людям? Ведь ее доселе славный сын-герой превратился в обыкновенного уголовного преступника. Не выдержало ее сердце – вот она и почила скоро. Она была доброй и не делала людям зла – и должна непременно попасть в рай. Может ей на небесах обетованных будет покойнее и лучше, чем здесь в мирском свете? Ах, матушка, прости меня за всё те горести и беспокойства, что я причинил тебе прежде. Грешный я грешный и нет мне прощения!»

Алабин погоревал, погоревал и его думы снова вернулись к Катиному письму.

«Ужели я никогда не увижу Катю?! Нет, нет! Только не это! Только не это!! Судьба-злодейка, я крайне не согласен с тобою! Я никогда не смирюсь с этой мыслью! Мне, ох, как надобно в Англию пробраться! И свидеться с любимой! И я все сделаю, возможное и невозможное, дабы достичь этой цели! Это я так сказал, Дмитрий Михайлович Алабин! А я слов на ветер не бросаю! После печальной кончины матушки отныне только ты, моя ненаглядная Катенька, самый дорогой и единственный мне человек на этом свете! И нет тебя ближе, дороже и любимей! Право, уверяю, что нет!»

* * *

После очередного выхода на рудник Алабин почувствовал себя плохо. Резко поднялась температура, появился небольшой озноб, вялость, слабость. Затем Дмитрия стало сильно морозить. К вечеру жар усилился, и поручик окончательно слег. Вызвали тюремного лекаря. Тот осмотрел больного и дал пить какие-то пилюли. Но улучшения самочувствия Алабина от принятия этих лекарств не последовало. Температура у недужного каторжника еще больше подскочила.

Кислицин честно сказал поручику:

– От сих пилюль нет никакого прока, Дмитрий Михайлович, их здесь дают для отвода глаз. Выживет человек – хвала доктору, отдаст арестант богу душу – медицина бессильна. Для выживания на каторге нужны два непременных условия: наследственное здоровье и народные методы лечения. Без сих условий – недалекая в будущем смерть.

– Так что мне, милый Сергей Сергеевич, предпринять такого особенного, дабы не погибнуть в Сибири во цвете лет?

– Мы с Окуневым поможем вам в этом, только довертись нам всецело. У нас есть эти верные средства. Сами на себе испытывали.

И с этого часа Кислицин и Окунев стали ухаживать и лечить больного. Приходя с работы, несмотря на физическую усталость, они давали Алабину горячий брусничный настой, малиновый, клюквенный, растирали медвежьим жиром, укрывали двумя одеялами, чтобы поручик пропотел. Первая ночь прошла беспокойно, вторая – тоже. Алабин чуть не умер. Он уже бредил в смертельной горячке, обращаясь с призывами и мольбами то к Кате, то к матушке, то к ангелам-хранителям, то к самому Богу. Просил даже вызвать к нему казематного священника для исповедания. А также проклинал свою тетушку и графа Стоуна. Но к утру ситуация улучшилась. Алабин сильно пропотел, жар начал спадать и бывшему кавалергарду стало лучше.