Дом на городской окраине - читать онлайн книгу. Автор: Карел Полачек cтр.№ 96

Михелуп понял, что он во дворце магараджи из какого-то фильма. Стены были оклеены красными обоями диковинного вида: золотые птицы с длинными пестрыми хвостами сосали нектар из фантастических цветов. Зала была разделена тяжелой портьерой на две части. Из экзотических фильмов бухгалтер знал, что за такой портьерой проводит время магараджа с остекленевшим взором и чувственными губами; окруженный одалисками, он слушает приглушенную струнную музыку; или кто-нибудь по каплям вливает яд в его хрустальный бокал, наполненный искристым вином. Напротив ухмылялась статуэтка уставившегося в свой пуп Будды. Бухгалтеру было не по себе, он чувствовал неуверенность, точно бедняк, приглашенный на придворное пиршество и не знающий, как пользоваться вилкой и ножом, как есть незнакомые яства.

Иллюзию дворца магараджи нарушала лишь стойка бара, за которой виднелся буфет в стиле барокко, уставленный пестрыми бутылками. У стойки на высоких стульчиках сидело несколько смокингов; они сосали через соломинки лимонад и были похожи на бабочек, прильнувших хоботками к влажной глине. Над стойкой царила благородная дама с желтыми волосами, от которых пахло ромашкой.

Михелуп попробовал желто-розовую жидкость. На вкус она была одновременно и сладкой, и горькой; от нее перехватило дыхание — даже слезы навернулись на глаза, а потом по всем жилам растекся огонь. Пытаясь одолеть смущение, Михелуп подбадривал себя: «Выше голову, старина! Мы не сегодня родились. Посидим, поглядим на людей и отправимся восвояси». Беспокойная мысль нашептывала ему: «Здесь все ужасно дорого. Бог знает, сколько они насчитывают!» Но он тут же себя успокаивал: «Может, как-нибудь обойдется, а если нет — все равно уже ничем не поможешь! Кутить так кутить…»

Люстры были обернуты красным крепом, дворец магараджи расплывался в красном тумане, а вдоль стен, на низких шелковых стульчиках, расположились серебристые и рыжие девицы с обнаженными плечами и рядами звякающих браслетов на каждой руке. Они щурили длинные, налепленные ресницы, а на их красных губах застыла привычная улыбка.

Портьера раздвинулась, появился необычайно высокий человек с невероятно широкими плечами, искусно подложенными так, что они торчали вверх как острия. Казалось, его только что вынули из коробки и, еще пахнущего новизной, пустили в мир. Долговязый господин оглядел зал и вдруг направился прямо к столику, где сидел бухгалтер. Пахнул на него испарениями парикмахерской, показал золотую челюсть, дал полюбоваться только что подбритыми узкими баками и сообщил, что он и есть инженер Ярда Нуц. Михелуп обрадовался, вежливо встал и потряс пришедшему руку. Инженер извинился за опоздание: он задержался в одном обществе, у него было несколько важных заседаний; впрочем, он не собирается утомлять пана Михелупа своими делами; как человек искушенный, бухгалтер поймет его.

Михелуп его понял.

— Надеюсь, вы здесь не скучали. Отличное заведение, не правда ли?

— Да, здесь красиво, — согласился бухгалтер.

— Однажды я привел сюда принца Астурийского, как-то мы вместе охотились, понимаете? — небрежно уточнил он. — Принц хотел познакомиться с нашей ночной жизнью; отчего не познакомить, случайно я в тот вечер был свободен — и представьте, потом никак не мог его отсюда увести — алло, официант! Рюмочку кюрасо…

Ему пришлось замолчать, потому что на сцену вышел какой-то господин в смокинге, с забавной шапочкой на голове, и стал петь английские куплеты. Он блеял, как козел, размахивал руками, вертел головой, подскакивал, как чертик из шкатулки, и гримасничал, как павиан. Музыканты копировали его движения — тоже подскакивали и гримасничали. Трубачи поднимали инструменты к потолку, точно пили из бутылки. Главный среди них надувался, точно голубь, и потрясал кудрями. Ударник с оливковым лицом отплясывал вокруг своих инструментов, словно под ним была раскаленная плита. Саксофоны квакали, кларнеты щебетали, мелодии вихрились точно сухие листья. Казалось, оркестр без конца над кем-то подшучивает и издевается. Музыка раздражала бухгалтера, как грубоватый гимназический жаргон его детей.

На паркете кружились смокинги, обнаженные напудренные спины, блестящие лысины и завитые кудри. Молодые — с сияющими улыбками, старые — точно слабоумные дети с подкрашенными усами. Все плавно двигали плечами, крутили задами и стучали каблуками. Музыка рявкнула по-собачьи и смолкла.

Инженер Нуц, хлопком подозвав официанта, заказал виски. Бухгалтер откашлялся и заговорил о мотоцикле.

— И верно! — воскликнул человек с остро подбритыми баками. — Я чуть было не забыл о цели нашего свидания! Расскажите мне о машине.

Михелуп стал нахваливать мотоцикл. Инженер слушал с приветливым видом, то и дело обнажая золотую челюсть. Бухгалтер как раз хотел назвать цену, когда английский певец снова начал блеять. Ударник бил в тарелки, саксофоны и кларнеты пустились наперегонки. Паркет заколыхался, танцующие затрясли боками. И вдруг в толпе танцующих бухгалтер заметил Турля, который держал в объятиях немолодую даму с кокетливой прической легкомысленной девицы, щекотал ее щеку своими плотоядными мясистыми губами, а та шаловливо смеялась и роняла ласковые словечки. Потом бухгалтер увидел и других Турлей. Паркет рябил Турлями. Все они крутили задами, плавно двигали плечами и стучали каблуками. Ничто их не отягощало, они летали по залу, точно наполненные газом шарики. На их лицах было написано, что они решили прожигать жизнь и подходят к этой задаче серьезно, со всей ответственностью. Эти лица не были омрачены и тенью мысли. Скепсис не коснулся их чистых душ, образование не обременяло головы. На площадке в несколько квадратных метров они спускали состояние отцов, которые не знали иных утех, как только добывать деньги, носиться со своим диабетом да совращать прислугу. На этом паркете ликвидировались старые предприятия и завершались солидные родословные.

«Видел бы тебя покойный отец! — мысленно обратился Михелуп к молодому Турлю. — Его счастье, что он до этого не дожил. Всю жизнь тянул из себя жилы, старался, наживал деньги. Рыскал по двору, подбирая подковы и гвозди, проверял у рабочих карманы, не уносят ли они из типографии металл, даже по ночам, никому не доверяя, сам обходил цеха».

Дипломатический атташе с благосклонной улыбкой прогуливался между столиками, заботясь о том, чтобы гости веселились на славу. Девицы щурили налепленные ресницы и улыбались однообразной призывной улыбкой. Английский певец блеял и размахивал руками, во всю стараясь взбодрить посетителей. Музыканты гримасничали и подскакивали; инструменты гудели, щебетали, шипели, синкопы вихрем носились по зале.

Бухгалтеру вдруг стало не по себе, как ученику, очутившемуся в школе блуда и чувственности: он вдруг понял, что не подготовился к уроку. Блеющий певец, музыканты и девицы — это коллектив учителей, преподающих искусство веселья. Господин с лицом дипломата — директор учебного заведения. У Михелупа нечистая совесть: слишком много учебного материала пропущено. Он боится, как бы учитель его не вызвал — пришлось бы, заикаясь, бормотать в свое оправдание, что-де он не смог подготовиться, поскольку…

«Садитесь! — прикажет ему учитель. — Вы паршивая овца среди моих воспитанников. Так вы никогда не научитесь прожигать жизнь. Посмотрите на остальных, как они стараются. Придется вас наказать…»