Матильда - читать онлайн книгу. Автор: Анна Гавальда cтр.№ 13

Десять лет — все-таки у меня довольно высокие требования.

Подожди столько, сколько тебе потребуется, но однажды, пожалуйста, все-таки прочитай его. Прошу тебя.

Наш последний разговор, вернее, наша схватка не на жизнь, а на смерть, вот уже несколько недель не выходит у меня из головы. Ты упрекала меня в эгоизме, в скверном характере, в меркантильности. Ты говорила, что я тебя использовал, что я как вампир, что я влюблен скорее в образ, вдохновленный тобою, но не в тебя, такую, как ты есть.

Ты упрекала меня в том, что я никогда тебя не любил.

Тебе кажется, что тебя предали. Ты бросила мне в лицо, что никогда в жизни не прочитаешь больше ни одной книги. Что ты ненавидишь слова так же, как ненавидишь меня, и даже еще больше, если такое отвращение вообще по силам человеку. Что слова — это гнусное оружие, которым пользуются такие гнусные типы, как я. Что слова ничего не стоят, словами ничего не скажешь, они врут. Что слова портят все, к чему прикасаются, и что я навсегда отвадил тебя от них.

Сейчас, этим вечером, два месяца или два года спустя, ты прочтешь нижеследующий текст и поймешь, любовь моя, что ты не всегда бываешь права.

Когда ты закрывала глаза, отдаваясь в мои объятья, твои веки напоминали изнанку шкурок экзотического фрукта личи. Тот же переливчатый блеск, та же розоватость, неожиданная и пронзительная. Лакомые мочки твоих ушей, толстенькие, как гребешки каплуна, были похожи на крошечные фарфоровые косточки, размякшие, размокшие, тающие, истомленные в слюне, пенку которой без устали снимали твои губы, а изгибы хрящей — чистое кокетство, масленичные блинчики, нежное жаркое из птичьих голов.

Запах у основания твоих волос, на затылке, сразу над этой развилкой, над этой тайной пушистой ложбинкой, требующей бесконечных ласк, отдавал пикантной горечью настоящего хлеба на закваске, а твои ногти, на вкус того, кто их долго сосал, были как свежий миндаль, до срока собранный на исходе лета.

В углублениях над твоими ключицами выступали капельки кисловатого сока, от которого пощипывало язык, находивший утешение в сочной свежести мелкозернистой, словно грушевой, плоти твоего выпуклого плеча.

Так где-нибудь в полумраке сарая лакомишься анжуйской бере [28] …

Крохотные пузырьки слюны, появлявшиеся в уголках твоих губ, когда ты взахлеб хохотала, сверкали, как брызги розового брюта, а кончик моего любимого языка — крупитчатый, гранатового цвета под деликатно шершавой бледностью — напоминал лесную клубнику.

И, словно дикая клубничина, пугливо прячущаяся очаровательная недотрога, он был сладким-пресладким.

Твои соски? Прованские бобы самого первого урожая, из тех, что собирают в феврале и которые надо еще добыть, сырыми вылущив из стручков, тогда как их янтарного цвета округлости бархатисты на ощупь, гладки, ярки и душисты, как весеннее масло.

Ложбины, ведущие к твоему пупку, если довести тебя до влажной истомы, имели кисло-сладкий вкус слив из старого сада, вызывая во рту ощущение сладостной оторопи от соприкосновения с такой мягкостью.

Твои бедра образовывали две аппетитные сдобные булочки, а впадина поясницы имела — да и все так же имеет, я думаю, нет, просто помню — пленительный привкус цветов акации. Этот настойчивый, сильный аромат обволакивал весь изгиб твоих ягодиц, вплоть до прелестных ямочек в самом низу спины. У начала складок мягкой, нежной и гладкой плоти, в которых часто скрывались слишком бесцеремонные пальцы…

Твои стопы отдавали мускусом, впадины под лодыжками — горечью, выпуклости икр — фруктами, под коленками было солоно, а внутренняя часть бедер имела минеральный привкус, как и то, что таилось внутри, то, что появлялось потом, что наконец изливалось и было в сжатом виде всем тем, что меня к этому вело. Квинтэссенцией. Квинтэссенцией тебя и Вселенной.

И вот этот вкус, вкус тебя, принцесса нашего времени, дивная, непристойная, с татуировкой на теле, которым я якобы пользовался и злоупотребил, так вот теперь мне остались только слова, чтобы им наслаждаться.

Увы, этот ничтожный инструментарий, как ты мне напомнила, не имеет достоинств. Слова ничего не знают, ничего не сочиняют и ничему не учат, но, запомнившись, они приносят плоды.

Гораздо сильнее, чем от твоей кожи, твоих волос, ногтей, твоего запаха, у меня текли — да и сегодня еще текут — слюнки от этой твоей эссенции, твоей влаги, нектара твоего живота, от твоего пектина, твоей смазки, твоего сока, от этого вестника, выдающего твой голод, твою жажду, твои головокружения, от этого служки твоих желаний.

Какова она была на вкус, твоя любимая? — интересуются все до последней буквы того единственного алфавита, который я когда-либо знал, — и в каком порядке ты бы нас расставил, если б попытался рассказать ей об этом?

Ласточкино гнездо. Теплый инжир. Перезрелый абрикос. Ягода малины, проглоченная под моросящим дождем.

Иногда попадалась межа. Иногда царапины приливов, кровопускания души и лунная кровь. Или лунное семя. Или молоко. Молозиво Афродиты.

Ужасающая смесь материнского молока и выделений течного зверя.

Трюфеля в мешочке. Губы и прочие обрезки плоти, пошированные в душистых травах в большом количестве воды. Выпотрошенный скат. Розовое мясо на кости. Бульон из моллюсков. Эмульсия, скопившаяся под панцирем. Соус из сока морских ежей. Чернильная вытяжка из кальмаров, пойманных на блесну. Верхушка конфетки берлинго с затупившимся уголком. Леденец из амброзии. Цитрон. Красный цитрон с йодированной цедрой. Ви…

Ох, Матильда,

Я сдаюсь.

Я любил тебя.

Я любил тебя сильнее, чем смогу это сказать,

Но совсем не так хорошо.

У меня тряслись руки. Сама не знаю, что это было: меня накрыло волной стыда, позора, ощущением раскрытой и оскверненной тайны, к горлу подступила тошнота.

Я не понимала, что со мной происходит. «Эй, — разнервничалась я, — успокойся, старушка, успокойся. Это ничего не значит, это ничего не значило, подумаешь, какой-то умник, посасывая колпачок ручки, предавался эротическим фантазиям.

К тому же, возможно, он и читать-то не умеет, этот твой дока в ножах и колбасных обрезках…»

Неважно, я сожгла письмо в раковине.

Меня мутило, знобило, потряхивало, я вся покрылась потом и, прикрыв ладонью рот, упорно заталкивала в слив обгоревшие клочки бумаги.

Я спешила, дергалась, словно опаздывала, ледяной пот застил мне глаза, я чувствовала потекший макияж.