Мадемуазель Шанель - читать онлайн книгу. Автор: К. У. Гортнер cтр.№ 107

— Почему ты мне лжешь? — крикнул он.

Я повернулась. Он стоял внизу и пристально смотрел на меня.

— Лгу? — весело произнесла я, хотя сердце гулко застучало в ушах. — Я же сказала, потрескались плитки в бассейне и…

Шпатц сделал несколько шагов ко мне, и стук его каблуков о каменный пол показался мне громким, как удар грома.

— Когда же ты станешь мне доверять? Если ответишь «никогда», давай покончим со всем этим сразу. С меня довольно, я больше не желаю, чтобы ты меня использовала, для этого мне достаточно моих начальников.

— Использовала? — Я зло рассмеялась. — Так ты, значит, думаешь, что я тебя использую?

— Не знаю. Я сделал для тебя все, что мог, но ты все равно не доверяешь мне, это очевидно. Если бы доверяла, то не стала бы лгать сейчас. — (Я вцепилась пальцами в балюстраду и молчала.) — Ведь он работает на Сопротивление, так ведь? И для этого ему нужен твой дом?

— Спроси его самого, — с трудом произнесла я. — Но это мой дом. И я могу делать с ним все, что захочу.

Шпатц поднялся по лестнице ко мне. Неожиданно я увидела, что он уже далеко не молод: подбородок дряблый и кожа под ним слегка провисла, на носу мозаика тоненьких красных прожилок, что говорило о его пристрастии к выпивке.

— Ты думаешь, я тебе враг? Поэтому не хочешь сказать, о чем он тебя просил?

— Ты не имеешь права учинять мне допрос, — сквозь зубы, резко проговорила я. Он нетерпеливо вздохнул, хотел что-то сказать, но… — Наверное, считаешь меня круглой дурой, если ждешь, что я поверю, будто ты не такой, каким кажешься, — быстро добавила я.

— Ты просто невыносима, — сказал он.

— Не ты первый говоришь мне об этом. — Я повернулась, чтобы уйти, но он схватил меня за руку. Я остановилась, демонстративно остановила взгляд на его пальцах, сжимающих мое запястье. — Я думала, ты сможешь помочь мне освободить Андре.

— Но я стараюсь. И Момм старается. Имей терпение. Ждешь от нас каких-то чудес…

— Чудес? — переспросила я и вырвала руку. — Я уже устала слушать, как это все трудно, как много бумажной работы и взяток для этого нужно. Тошнит уже от ваших отговорок.

Вдруг скрипнула входная дверь.

— Мадемуазель? — послышался голос.

Я повернулась туда, и у меня перехватило дыхание: в дверях стоял Стрейц с моим портсигаром в руке.

— Должно быть, вы потеряли… Тут… на крышке ваша монограмма…

Холод пробежал по моим жилам, от страха сжалось сердце.

— Зайдите и закройте за собой дверь, месье, — спокойно сказал Шпатц. — Думаю, нам надо поговорить. — Он бросил на меня короткий взгляд. — Наедине, если не возражаете…

Мне хотелось крикнуть Стрейцу, чтобы он бежал отсюда со всех ног, подальше, через горы, в Италию или Швейцарию, куда угодно, где можно спрятаться и где его не найдут. Но вместо этого я кивнула и молча наблюдала, как Шпатц ведет бедного архитектора в гостиную. Я должна остаться здесь, мелькнула мысль. Надо подождать, когда они заговорят, тогда можно будет подкрасться поближе и подслушать. Я вдруг пожалела, что у меня нет пистолета, и в первый раз поняла, насколько опасны, насколько сложны и рискованны мои отношения со Шпатцем.

Я была уже готова убить его. Да, вот, оказывается, насколько далеко я зашла.

Я поднялась обратно по лестнице, вошла в свою комнату, закрыла за собой дверь и остановилась, не зная, что делать дальше. Наконец опустилась на позолоченный стул возле окна и уставилась в подступающие сумерки, отполированные светом угасающего солнца. На горизонте, там, где небо смыкалось с морем, светилась коралловая, как мои вечерние платья, полоска, переходящая в розовато-лиловую. Мне казалось, прошло несколько часов, прежде чем Шпатц осторожно постучал в дверь и вошел в комнату.

— Он тебе все рассказал? — спросила я, не поднимая глаз.

— Да. Он хочет прятать в подвале беженцев перед отправкой в Италию. У него есть передатчик, который тоже надо прятать. Я предложил хранить его в подвале, поскольку толщина стен достаточная для того, чтобы заглушить атмосферные помехи. — Он остановился от меня в нескольких шагах. — Еще у него есть друг, один профессор-еврей, его арестовали в Виши. И он попросил моей помощи. Я попробую добиться, чтобы этого профессора освободили. Он не в лагере, его посадили в тюрьму предварительного заключения, так что, не исключено, можно сунуть взятку кому следует, правда потребуется немало. — (Наши взгляды наконец встретились.) — Ну что, этого для тебя достаточно?

— Пока достаточно, — прошептала я, хотя, по правде говоря, сама еще ни в чем не была уверена, если вообще можно говорить об этом. Я заключила сделку с дьяволом, и теперь, на радость или на горе, надо довести дело до конца.

— Хорошо. — Он повернулся к двери. — Распоряжусь, чтобы обед подали через час. Когда будет все готово, я позову. Стрейц обедает с нами, а пока ему срочно надо принять ванну. От твоего бравого архитектора смердит.

7 декабря 1941 года японцы подвергли бомбардировке американскую военную базу в Пёрл-Харборе.

Я уже вернулась в Париж и жила в «Рице». Когда по радио объявили об этом, немцы ликовали, отовсюду раздавались восторженные крики, хлопали пробки шампанского. Благодаря этой внезапной атаке их беспокойство по поводу того, что Америка вступит в войну, развеялось, оказалось, что и у американцев есть уязвимые места.

После этого посещать ресторан «Рица» мне стало противно до тошноты. Через несколько дней ко мне на ланч в бистро неподалеку от моего магазина пришел Кокто. Я удивилась, увидев, как хорошо он выглядит: угловатое лицо округлилось, густая шевелюра, правда, как всегда, взъерошена, но в целом внешность опрятна. Он явно поправился, не то что прежде, кожа да кости; словом, я его таким никогда не видела. В нем уже не было прежнего нервного беспокойства, к которому я привыкла и отсутствие которого после стольких лет нашего знакомства казалось поразительным.

— Это все война, — сказал он, когда я отозвалась о его внешности, — с нашими пороками она делает чудеса.

Я поняла: наркотики он больше не принимает, от зависимости освободился, когда отсиживался у многочисленных друзей со своим любовником-актером на Лазурном Берегу. Кокаин, морфин и другие удовольствия достать стало почти невозможно, разве что через знакомых нацистов или через каналы Мари-Луизы на черном рынке, и это удовольствие стоило теперь целое состояние.

— Ты должна пойти со мной к Мисе, — сказал он, уплетая что-то безвкусное и серое. — Она спрашивала о тебе, спрашивала, как дела, как здоровье.

— Да что ты? — Я ткнула вилкой в кусок филе… впрочем, черт его знает, что это было на самом деле, ясно одно: это долго тушили с луком и капустой, потому что других овощей нынче достать невозможно. — Странно, — продолжала я, — я думала, она больше никогда не захочет меня видеть.

— Она говорит, это ты ее бросила. — Кокто наклонился ко мне, словно хотел поведать какой-то забавный секрет, и у меня испарились последние остатки аппетита. Я сразу вспомнила, как он зашел ко мне в гости, когда у нас с Боем случился разрыв, и сообщил о пагубном пристрастии Миси к наркотикам. — Она утверждает, что у тебя была истерика.