– Давай облегчи душу, Ричи, – говорит мой друг Дейв отеческим шепотом. Больше как священник, чем фараон. Любяще. Я едва слышу его голос, заглушаемый воплем. – Уверен, ты хочешь этого, хочешь все нам рассказать. Тебе станет легче. Сознайся.
Вопль из-за этой огромной черной двери внезапно прекращается. И я понимаю, что это дверь тюрьмы. Дверь с лязгом захлопывается.
– В чем? – спрашиваю. – В чем сознаться?
Они откинулись назад. Все четверо, как в танцевальном шоу.
Смотрю на своего так называемого адвоката:
– О чем он говорит? Что хочет услышать от меня?
Она стискивает зубы, прежде чем повернуться к фараонам.
– Думаю, ты сам знаешь, – говорит она. – Но не мог бы сказать прямо? Для протокола.
Печаль и сочувствие сползают с лица моего друга Дейва. Он вздыхает и выглядит очень, очень усталым.
– Ричи, посмотри на меня, пожалуйста. Давай, парень. Посмотри мне в глаза. Ты убил Тару?
– Вы шутите?
– Просто ответь на вопрос «да» или «нет», Ричи, – говорит адвокатша. – Так будет лучше для тебя.
– Ладно. Ответ будет «нет». Теперь я могу идти домой?
– Еще не можешь, – отвечает Дейв.
– Я арестован? – спрашиваю. Насколько понимаю, они не могут держать меня, если я не арестован.
– Он арестован? – спрашивает адвокатша.
– О’кей! – говорит Дейв. – Ричи Галлахер, я арестовываю тебя по подозрению в убийстве Тары Мартин. – Ну и так далее. Все, что ты скажешь. Может быть использовано против тебя. И все такое прочее.
– Вздор! – говорит адвокатша. Это первый раз, когда она вступается за меня. – У вас нет даже тела. Вы не представляете, где находится девушка. Может быть, она сбежала с другим парнем. – Она поворачивается ко мне. – Без паники, Ричи, они не могут долго тебя здесь держать.
– Ну, мы еще не закончили, – говорит Дейв и встает. – Хочешь чаю, Ричи? Думаю, нам всем не помешает чашка чая.
Я отвечаю, что не против выпить чаю.
– А мне отчаянно нужно в туалет, – говорит адвокатша.
– Пошли, покажешь, где тут у вас можно приготовить чай, – обращается Дейв к фараону в форме, который ведет протокол.
Тот озадаченно смотрит на него. Затем на его лице вспыхивает понимание.
– Ах да. Конечно, – говорит он.
И они все быстренько выходят, оставляя меня с жирным ублюдком. Тем, писклявым.
Когда мы остаемся одни, жирный ублюдок поводит носом, сопит и снова оттягивает пальцами воротник рубашки.
– Мы знаем, что это твоя работа.
– Ошибаетесь.
– Просто, сынок, ты кое-чего не знаешь: что бы ты там ни видел по телику, почти фсе убийства совершаются мужем или любовником. В конце концов всегда так оказывается. Фсегда. Тебе надо слуфаться Дейва. Он на твоей стороне. – Ублюдок встает. – А я не на твоей.
Он медленно обходит стол.
Я даже не вижу момент удара. Его кулачище впечатывается мне в подбородок, губы и нос одновременно, и, думаю, я отключился, потому что, когда прихожу в себя, я лежу на полу и слышу, как он шипит:
– Поднимай свою задницу, ты, мафенький поганец, вставай.
Хорошо ему говорить «вставай», а у меня звон в ушах и ноги не держат.
– Не думай, что, если будешь фаляться на полу, это тебе поможет. Это еще цветочки, ягодки тебя ждут впереди. Считаешь меня мудилой?
– Нет.
– Считаешь.
– Нет.
– Нет, я не мудила, Вичи. Я, понимаешь, скафочник. Я знаю, как работают все скафочки. Потому что слышал их много раз. И знаю, какой верить. Вот одна такая. Удобно сидишь? Ты сделал Таве ребенка. Она не хочет оставлять его. Ты хочешь оставить. Иногда быфает наоборот, но чаще всего парень хочет оставить, потому что так может удержать свою девчонку, сечешь, Вичи? Так что мы заглянули в ее медицинскую кафту. И точно, она была бефеменна. И она рассказывает тебе. А ты не рад.
– Лжешь! – кричу я. – Лжешь!
– Она рассказывает тебе, что избафилась от ребенка, и у тебя срубает крышу. Срубает совершенно.
– Лжешь! Она бы не сделала этого!
– Это в ее кафте! Не притворяйся, что не знал!
– Ты долбаный лгун!
Он улыбается:
– Нет, сынок. Я не лгун. Я тут долбаный скафочник. Кто я?
– Да пошел ты!
Тут он берет меня за ворот куртки и поднимает на ноги. Ноги у меня подгибаются, но он держит меня одной рукой. Потом ставит свой громадный начищенный ботинок мне на носок и прижимает мою ногу к полу. Это само по себе не больно, но затем следует новый удар, сильный; я отшатываюсь и чувствую, как рвутся связки в лодыжке, поскольку нога все еще под его ботинком.
На сей раз я ору.
Никто не появляется на крик.
Он подтягивает меня и сажает обратно на стул. Я дышу как загнанный и чуть снова не отключаюсь от боли в ноге.
– Попробуем еще раз. Кто я?
– Ска-а… – задыхаясь, говорю я.
– Не слышу тебя, Вичи.
– Сказочник.
Он отряхивает меня, поправляет воротник и треплет по щеке, будто я плачущий пятилетний ребенок.
– Успокойся, Вичи, – говорит он своим писклявым голосом. – Соберись. Посмотри, в каком ты состоянии.
Он усаживается на стул и улыбается мне. Через несколько минут входит фараон в форме, неся поднос, на котором стоят пластмассовые стаканчики с чаем. Смотрит на меня, затем молча оглядывается на Халка, он явно просек, что произошло. Но ни слова не скажет по этому поводу, я это знаю. Все мы знаем. Он опускает поднос на свой стол, ставит один из стаканчиков передо мной и придвигает к себе блокнот.
Я беру чашку, но руки у меня трясутся, и я расплескиваю чай. Успеваю сделать глоточек. Губы у меня уже распухают.
Из коридора доносится смех. Это Дейв и моя адвокатша развлекаются шутками, возвращаясь в комнату дознания, и как это мне не пришло в голову, что она все время была с ними заодно. Но потом она замечает, в каком я состоянии, видит мои быстро распухающие губы:
– Ради бога!
Дейв наклоняется ко мне, берет меня за подбородок. Он выглядит – или притворяется – разозленным. Поворачивает мое лицо в одну сторону, в другую. Затем смотрит на Халка и орет:
– Прочь с моих глаз! Убирайся.
Халк вытирает пальцем нос и, не говоря ни слова, выходит из комнаты.
Дейв качает головой. Спрашивает:
– Он тебя трогал?